– Как долго, этот авиаотряд «Нормандия-Неман», тут находился?
– Лично со мной они разговаривали около двух часов подряд, потом велели мне оставаться в моём доме. Улетели в половине пятого утра.
– А, кроме этого, и домик ваших гостей обыскали, так?
– Они назвали это – изъятием вещественных доказательств.
– А кто изымал эти доказательства? Начальник милиции?
– Нет. Он вообще ни во что не вмешивался.
– Смотрите-ка, какие многостаночники эти МЧСовцы! И аки соколы летать могут, и трупы в конверты с окошками складировать, и изымать горазды. Молодцы, МЧСовцы!
– Вам действительно весело?
– Нет, я придуриваюсь! Я буду веселиться, когда буду проверять материалы дела и отчитываться перед Самсоном. Вот где будет веселье! Приходите, я вам вынесу контрамарку в первый ряд на мой бенефис.
Настроение было отменное, только с отрицательным знаком.
– Теперь я бы хотел перейти к просьбам. Мне надо осмотреть домик, в котором жили ваши гости.
– Не могу препятствовать вам в этом, но дом опечатан.
– Плевать! Ключи от него есть?
– Конечно, есть. Что-то ещё?
– Да, хрен его знает, что ещё! Если бы знал, то подостлал бы… что-нибудь. Так вам действительно запретили обо всём рассказывать?
– Да, действительно.
– Тогда вы не нарушили приказ. Всё приходится делать самому. А где есть факс?
– Факсимильная связь есть только в почтовом отделении в Ващановке.
А почему Сергея Станиславовича не удивляют такие вопросы, от которых я сам обалдеваю? Откуда взялась идея спросить о факсе? Я же не думал об этом!
– А как вы думаете, что мне теперь делать?
Наконец-то я застал Штрауха врасплох! От неожиданного вопроса он вытаращил на меня глаза.
– Не знаю… разбираться….
– Очень умно. А не знаете, как?
Удивление прошло вслед за разгладившимися морщинами на лбу. Вновь Штраухом овладела холодная отрешённость в отношении ко мне. Да, и чёрт с ним!
– Я ещё могу быть вам полезен?
– Естественно. Пойдёте со мной в тот опечатанный дом. Как понятой.
Пока, ставший немногословным Штраух, ходил за запасными ключами от того опечатанного домика, я попробовал на крепость прутья моего капкана. И очень не обрадовался. А именно: погибшие странным способом УФОлоги для меня, и по приказу для всех остальных, были, только, в качестве рыбаков. Это серьёзный прут? Не сильно. Я могу и подыграть ментам из Еланца, и серьёзным спецам из МЧС в этом вопросе. Но менты точно знают, что в этих папках, которые передал мне участковый, написана ерунда. Если я этой ерунды не замечу, значит я подставной лох, а не майор ФСБ. В случае же обнаружения вышеупомянутой ерунды, я должен по-настоящему отреагировать на оную. Кому это надо? Никому, включая меня самого. Значит… что значит? Может быть, в этой истории какая-то тайна, которая скрывалась от очевидцев прилётом химзащищённых МЧСовцев, и переводом УФОлогов в разряд рыбаков? Может быть тайна, и, даже, обязана быть! Тогда, если я не посвящённый в неё заранее майор, я её открою.
Если открою, то я не справлюсь с такой вертолётно-МЧСовско-ментовской бригадой, и кану в лету, хоть и не рыбаком, а майором ФСБ, но всё-таки кану. Тем более, что все предпосылки для этого существуют – пресловутое ДТП, сделавшее меня, из лейтенанта запаса, майором ФСБ. Это хороший прут под номером 2? Это просто монументальное творение, а не прут. И что мне делать? Может, найти поскорее, по сходной цене, верёвку и мыло? Или не тратить попусту наличные деньги, а положиться на меткость ментов, которые, разоблачив меня, цацкаться со мной не станут. Бабах! И я уже на небесах, как не оправившийся после долгой и продолжительной аварии. И последнее, что я успел спокойно рассмотреть, увидев приближающегося Штрауха, это собственные странности. Почему в самый, или почти в самый ответственный момент в голове проявляются посторонние мысли? Сначала выплыл факс, а теперь всё продуманное заслонила сказка о лягушке, попавшей в крынку с молоком? Этот состарившийся головастик начал активно сучить лапками и вовсю дёргаться, в результате чего взбил комок масла. По нему и выбрался. А если это подсказка, и не стоит от этой мысли отказываться? Как знать….
