– Нехорошо, – сразу вспомнилось отцовское слово, – самодурство какое-то.
– Кто-то у вас делает так же?
– Нет. Я никогда не видел. Старейшин все слушаются, даже охотники. Даже отец.
– А если старейшины поступают неправильно?
– Не знаю. Кто определит? Их много, и они всегда всё обсуждают вместе – даже спорят, случается…
– Новый Совет – тоже много людей. Они твердят, что наши проблемы – из-за неверного восприятия мира. Но мир – не только коридоры, а ещё и лес, и то, что ты мне рассказал! Наш мир – и ты! И все твои деревенские. Мы просто не можем быть замкнутыми.
– Я слышу тебя, – Айви очень хотел подбодрить. – Ты будто рядом со мной. Ты – живой. Ты не закопанный наглухо, Дэнни. И другие тоже.
– Если бы я только мог дышать верхним воздухом, – сказал Дэн тоскливо.
– Учёные придумают что-нибудь. Не кисни, ну, пожалуйста!
– Новый Совет не позволит.
– Тогда они его так же сместят.
– Смещают ли в деревне старейшин?
– О, – ответил Айви. – Нет. Но это другое. Старейшины – старые. Их забирает смерть.
Дэн вздохнул.
– Этого нам ждать очень долго.
– Охотники, – сказал ему Айви, – загоняют оленей толпой.
– Мне кажется, у нас так не умеют – объединяться и бассейным, и тепличникам.
– А мне вот кажется, что вам – надо пробовать.
– Такого не бывало ещё, – Дэн повторил деловито, – чтобы все-все-все поднимались и гнали кого-то сплочённо. Во всяком случае, не слышал… Но я скажу Далю. Он взрослый. Он умный и обсудит с учёными. Он… он пришёл, вроде бы. Эй, Даль! – голос Дэна смазался и съехал. – Это ты? Я тут, тут… Эй! Эй, что вы?! Что… Отстаньте! Не надо!
Сбилось, зашипело помехами: в рубке глубоко под землей шумели, боролись и падали.
– Дэн! – Айви заорал и заметался по брёвнам. Летнее солнце палило сквозь чахлый туман. – Дэн! Отпустите его! Отпустите!
А потом, когда далёкая возня затихла, появилось чувство, что Айви рассматривают.
2.
На двери ещё виднелись цифры: «семьсот семьдесят два». Номер пассажирской каюты, ничего о ней не говоривший. Багровый аварийный свет горел очень тускло. У порога каюты раскинулась тёмная лужа, подёрнутая масляной пленкой, и Дэн, перешагнув её, качнул дверь вбок. Механизм не препятствовал – не работал. Вонь палёной трухи – высушенные грибы – хлестнула, заставляя поморщиться. Сидящий на карачках Сэм поднял голову. Глаза у него были налитые кровью и злые.
– Припёрся, – сказала сбоку Йоко.
Одна из Ольсен выставила ногу, обтянутую драным чулком, и хихикнула. Другая малевала губы, не отрывая взгляд от зеркальца. Зеркало не помогало: Ольсен-вторая заехала за контур, отчего напоминала коридорную жертву ограбления. «Мерзкие», – подумал Дэн.
– Давай сюда, – буркнул Сэм.
Дэн положил на покосившийся стол прямоугольный футляр. Шесть ампул. Он рисковал здорово. Сэм, дёрнув носом, задумчиво хмыкнул. Порывшись в карманах, главарь достал карточку и лениво припечатал её рядом.
– Она не моя, – упавшим голосом ответил Дэн.
Йоко сплюнула.
– Вот горе-то – впору на пол упасть и расплакаться. Ты карту просил? Забирай и выкатывайся.
– Ну что ты, полосочка, – нежно сказала Ольсен с накрашенным ртом-раной. – Парнями разбрасываешься.
Ольсен Драный Чулок рассмеялась.
Она – или вторая, поди различи их, близняшек – вчера смеялась так же. Низким, похотливым липким смехом, когда сразу трое воняющих, грязных работяг с очистной зажимали Ольсен в закутке за задраенным конференц-залом. Дэн успел увидеть мало: голые потные спины мужчин с корявыми буграми мускулов, белобрысую, запрокинутую к стене голову. Он удрал раньше, чем кто-либо мог его заметить, и долго ещё ощущал омерзение. Культисты Замкнутости вешали учёных, которые стремились вытащить людей из мрака к свету – а люди превратились… в это.
