И вот в таких-то условиях бойцам необходимо было замаскироваться. Причем так, чтобы ни у кого – ни у человека, ни у зверя, ни у птицы – не возникло даже малейшего подозрения, что на этой скудной местности может кто-нибудь прятаться. Бойцов было десять человек, и маскировались они по очереди. Вначале прятались пятеро, а остальные пятеро пытались их обнаружить. Затем группы менялись ролями.
Как обычно и бывало в таких случаях, не обходилось без смеха, прибауток, шуток и подначивания друг друга. Все бойцы прекрасно знали друг друга, не раз они друг с другом бывали во всевозможных переделках, подставляли друг другу плечо и, бывало, закрывали друг друга грудью от неприятельских пуль и ножей. По сути, эти люди между собой сроднились, считали один другого братьями – и даже больше, чем братьями. Братья ведь могут быть и чужими друг другу, а здесь было истинное родство. Это было такое родство, которое образуется лишь в случаях, когда тот, кто с тобой рядом, готов пожертвовать собственной жизнью ради тебя, и не только готов, но и не раз жертвовал – искренне и бескорыстно, не требуя ничего взамен. И ты сам в ответ готов был сделать то же самое, и все были друг за друга горой, один был за всех и все за одного – как бы банально ни звучали такие слова.
У каждого бойца был свой позывной, однако здесь, на полигоне, в домашних, можно сказать, условиях, никто друг к другу по позывным не обращался. Позывные – они были для реального дела, а здесь – какое же реальное дело? Здесь было нечто вроде веселой поучительной игры.
– Геннадий! – кричали несколько веселых голосов, обращаясь к одному из бойцов – Геннадию Рябову. – Это так ты, значит, замаскировался? Эх ты, а еще снайпер! Твою пятую точку видно за десять метров! Что ж ты не спрятал свою задницу! Аль не помещается в яму?
– Соловей, а Соловей! – Эти озорные слова были обращены к другому бойцу – Федору Соловью. – Твоя макушка торчит из бурьяна, как рязанская колокольня! Хоть крестись на нее!
– Так, может, он и хотел замаскироваться под колокольню! А что, в этом есть резон! Никто и не подумает, что это Федор Соловей, а не колокольня!
– Рязанская колокольня в Африке? Или где-нибудь в азиатской пустыне? Или еще куда нас закинет судьба? Это, знаете ли, новое слово в таком тонком предмете, как маскировка!
– А где Казаченок? Что-то не видать его ни здесь, ни там! Куда подевался Казаченок?!
– А его и вовсе нет на полигоне! Такие вот дела!
– И куда же он подевался? Ведь, кажись, недавно он здесь мелькал.
– Воспользовался случаем и свалил в город!
– Это зачем же?
– За пивом! К зазнобушке! Мало ли какие в городе имеются удовольствия!
– А что, разумно. Поди потом докажи, что его не было на полигоне. Скажет, что удачно замаскировался, а мы – плохо его искали. Молодец, Жора! Надо и себе взять этот способ на вооружение!
– Ха-ха-ха! Го-го-го!
Богданов, несмотря на то что был командиром, участвовал в этом веселье наравне со всеми. А иначе-то как? Братство – оно и есть братство. Конечно, в других условиях, при выполнении какой-нибудь ответственной задачи, Богданов был для всех командиром – иначе и нельзя. Впрочем, и тогда зачастую спецназовская демократия брала верх над уставами. Потому что нередко бывало так, что какую-то проблему можно было решить только сообща. И тогда каждая мысль и каждый голос приобретали особую ценность и особый смысл. Тогда уставы отодвигались в сторону. У спецназовцев – свои уставы. Они хоть и неписаные, но зачастую надежнее и правильнее писаных.
