Оттого-то бойцы и застонали, услышав несколько слов от Алексея Иванищева. В ответ Алексей лишь безмолвно развел руками: дескать, сам я тут ни при чем, а просто все должно случиться так, как должно. То есть выдернут нас в самый разгар наших простых радостей, как редиску из грядки. С такой же бесцеремонностью и бесстрастностью и отправят выполнять какую-нибудь ответственную задачу.
– Вот тебе и погуляли в свое удовольствие! – сокрушаясь, промолвил Степан Терко. – Вот тебе и отвели душеньку! Эх!..
Остальные бойцы промолчали, потому что и сказать-то им было нечего: Степан Терко произнес те же самые слова, какие намеревались произнести и они сами. А потому – для чего же повторяться?
– Вы это чего? – удивленно спросил Богданов. – Еще ничего и не случилось, а вы уже впали в уныние. Подумаешь, предчувствие! Предчувствие – это дело такое… Это штука тонкая и необъяснимая. А может, ничего и не случится! Во всяком случае, я к тому предпосылок не вижу. Мне, как командиру, никто ничего не говорил и даже не намекал – ни словом, ни жестом, ни взглядом. И потому лично у меня нет никаких предчувствий.
Эти слова отчасти успокоили бойцов. Но лишь отчасти. И всем хотелось верить, что Богданов прав, а Малой неправ. Даже Иванищев – и тот неправ. Ничего в ближайшее время не произойдет, никакого срочного задания они не получат, потому что в мире все тихо и стабильно… Через неделю – другое дело. Через неделю может случиться все что угодно. А пока – ни-ни. Ни в коем случае, несмотря на все происки мировой буржуазии.
Так спецназовцам хотелось думать, и они так думали. И вовсе не потому, что они устали или обленились. Они были готовы отправиться на выполнение любого задания – и притом в любую точку мира. Хоть даже в Антарктиду! Однако же при всем при этом они были людьми, и им изредка хотелось простых человеческих радостей. Только и того, и нет в этом никакого противоречия.
Вашингтон. Правительственный кабинет
– Итак, господин Кренц, наступают решительные дни. – Помощник американского президента внимательно взглянул на сидящего перед ним человека.
Этим человеком был Эгон Кренц – тот самый, кого планировалось посадить на место Эриха Хонеккера после того, как тот будет ликвидирован. Сейчас Эгон Кренц находился в Америке и выслушивал последние наставления американских специалистов по устройству всевозможных революций, мятежей, государственных переворотов и тому подобных разрушительных и кровавых действий.
– Повторяю – наступают решительные дни! – еще раз произнес помощник президента. – Грядут перемены! И мы должны быть к ним готовы. В первую очередь к ним должны быть готовы вы.
Эгон Кренц слушал молча. Он не знал в точности, что задумали его американские хозяева. В общих чертах знал, а точных деталей – нет. Но сейчас он понимал, что его намерены посвятить во все тонкости замысла по смене власти в Германской Демократической Республике.
– Через несколько дней в Восточной Германии произойдут изменения. Это будут решительные, исторические времена! – Помощник президента многозначительно поднял палец. – Восточная Германия вступит на путь истинных демократических преобразований! И вы, господин Кренц, должны сыграть в этом очень важную роль. Я бы даже сказал – основополагающую роль! – Помощник поднял палец еще выше.
– Я готов, – кратко отозвался Кренц. – Что мне нужно делать?
– Прежде всего внимательно выслушать, что я вам скажу, – ответил помощник президента. – И далее – следовать моим инструкциям.
