— С первогодкой.
— Почему?
— Она на два года моложе, проживет дольше.
— Ну, Маша! — простонал Андрюша. — Может, тебе познакомиться с ними поближе?
— Мне? — поразилась она. Маша не могла себе представить, чтобы она просто так, без важной необходимости, вдруг заговорила с незнакомками. Да у нее язык к гортани присохнет. — Прости, Андрюша, но тут я тебе не помощница. Я же интроверт, который совершенно не разбирается в фиглях-миглях. Так что сам, все сам. А мне учиться надо.
Он посмотрел на нее с таким упреком, как будто Маша призналась, что торопится сожрать парочку младенцев перед сном.
— Ты серьезно? — спросил он с обидой.
Маша вздохнула. С учебкой шутки плохи. Не успеешь оглянуться, как схватишь четверку.
***
В общагу она прокралась уже затемно.
Возвращаться в это вдруг ставшее опасным место было страшно.
Именно здесь Машу собирались кроваво прикончить.
Почему никто не прислушался к ее здравой идее переехать? Потому что душегубица достанет тебя где угодно, было бы желание, подсказала сама себе Маша.
Поджилки все равно тряслись.
Прошмыгнув по лестнице и вздрагивая от привычных звуков, она замерла перед их комнатой, услышав из-за приоткрытой двери свое имя.
— Машка-то? — говорила Анька с хозяйственно-бытового. — Да она, считай, невидимка. Слова не скажет, только все зубрит да зубрит. Тихая, что твоя мышь…
Что плохого в мышах? Всяко лучше, чем пиявки, например, или змеи.
Маша вошла в комнату.
Первое, что ей бросилось в глаза, — это четвертая кровать, которая стояла аккурат перед ее, словно преграждая дорогу.
Второе — незнакомая девушка, уплетавшая за обе щеки конфеты. Пухлые, надо сказать, щеки. Крохотный яркий рот. Длинные рыжеватые косы. Вздернутый нос. Сарафан в ромашках.
— О, Машка, — Анька улыбнулась, но не слишком радостно. — А у нас тут пополнение. Вот, знакомься, Лиза из Питера. Перевелась внезапно.
— Здрасьте, — пролепетала Маша, глядя в лукавые круглые глаза и не зная, куда бежать.
Хотелось завопить на манер переполошенной монашки: бесстыдство! Бесстыдство! Мужчина в женской обители!
Но она изо всех сил молчала.
Жить-то хотелось больше, чем вопить.
5. Глава 06
Никогда еще Маше не было так неуютно в комнатке, которую они более-менее успешно делили с девочками. Конечно, ее порой раздражала досужая болтовня, время от времени здесь вспыхивали ссоры, иногда приходилось сглаживать углы, уворачиваться от насмешек или мириться с бардаком, который так и норовила развести безалаберная первогодка Вика Воробьева.
Но это всегда были девочки. Девочки!
А не мужчина-препод, пусть и припудренный старинным волшебством.
У Маши в горле пересохло от неловкости. Как подло с ее стороны привести его сюда втайне от своих соседок. Это же настоящее предательство.
«Кто-то из них мечтает прирезать тебя», — напомнила себе Маша, но стало только хуже.
Да еще Андрюша со своими зазнобами! Жизнь по какой-то причине решила осыпать Машу пакостями, а ведь она так старалась хорошо учиться и ничем не огорчать папу.
Растерянная, расстроенная, она напрасно пыталась утешить себя тем, что девчонки ей попались не из стеснительных. Для них пройтись в неглиже перед Циркулем скорее забавно, чем «о ужас, участь более постыдная, чем смерть!». Но все равно, все равно. Это было неправильно, и все тут.
Маша тихонько шмыгнула к своей кровати, мечтая скорее спрятаться за пологом от всего происходящего, и замерла, глядя на постельное белье с горлицами. Мама выдала с собой три одинаковых комплекта, но теперь, после того, что сказал в кабинете ректорши Плугов, невозможно было ни лечь на эти простыни, ни надеть пижаму с утятами.
