Ворона ошпарила Машу обжигающим взглядом.
— Ну-ну, — процедила она, — и чему вас там в Питере учили только. Ну ничего, Сергей Сергеевич сделает из тебя человека.
— Жду с нетерпением, — ухмыльнулся Лиза-Дымов.
— Очень-очень нетипичная, — прошептала Дина.
— А что вчера Вечный Страж-то хотел? — спохватилась Маша. — С чего он вообще выполз в люди? И почему в женское общежитие?
— Кто его знает, — Катя вроде как обрадовалась смене темы. — Бродил тут, страшный как черт, напугал до смерти.
— А я вот нисколечки не испугалась, — уведомила их Дина. — Есть в нем некоторое очарование вечности.
— Да он воняет могилой!
— В смысле тухлятиной? — заинтересовался Лиза-Дымов.
— В смысле сыростью и холодом.
Тут на кухню зашла, шмыгая неудачным носом, Лена Мартынова, и всех как ветром сдуло. Никогда не знаешь, за что эта грымза на тебя набросится.
***
Лингвистика стояла у Маши второй парой, и когда Дымов вошел в аудиторию, она ехидно подумала, что платьишки и косички ему больше идут. В строгом, под горло, сером свитере, он и правда был похож на циркуль. Высокий, тонкий, с длинными руками и ногами, с короткими темными волосами, стремительный и легкий, он был вполне ничего, но чего-то его облику не хватало. То ли парочки кило, а то ли внушительности.
Прежде Маша не разглядывала его с таким вниманием — ну препод и препод, — но теперь Дымов казался ей ближе, симпатичнее. В конце концов, он был тем, кто принял Машины беды всерьез, что сразу выделило его из всего остального человечества.
— Итак, друзья, — заговорил Дымов с улыбкой, — недавно у меня случилась довольно познавательная дискуссия о выразительности языковых средств. Наша с вами дисциплина дает большой простор для творчества. Грязь с ботинок можно вычистить сотней разных способов, и каждый из вас выберет свой. Предлагаю сегодня поиграть, долой скучные лекции.
Курс встрепенулся и загалтел. На Дымова порой находило подобное легкомысленное настроение, и тогда аудитория превращалась в детскую площадку.
— Итак, птенчики мои, даю задание, — Дымов уселся прямо на стол, болтая ногами. — Сочиняем наговор от плохих снов, каждый, естественно, свой. Но, — он оглядел их, улыбаясь, — это только половина задачи. Вторая половина состоит в том, чтобы угадать, какой наговор кому принадлежит. Заодно и узнаете друг друга поближе.
— Как это? — встревожился Федя Сахаров, которого в этом мире волновали только две вещи: как обойти Машу по успеваемости и какую специализацию ему выбрать. Он доводил всех вокруг своими пространными рассуждениями на тему будущей профессии, и однокурсники уже начинали его тихо ненавидеть.
— Очень просто: вы сдадите мне свои работы, я зачитаю их вслух, а вы назовете автора наговора.
— Но это личное, — тут же возбухнул увалень Саша Бойко, без устали спорящий с преподавателями.
— Действительно, — согласился Дымов, — вероятнее всего, основой ваших наговоров станут какие-то успокаивающие воспоминания из детства. То, что поможет именно вам и не обязательно кому-то другому. Те, кто намерен пропустить все веселье, могут остаться в роли зрителей.
— Вы обязаны обучать всех одинаково, — проворчал Саша Бойко.
Женя Бодрова, обожавшее все командообразующее, показала ему кулак, и он наконец заткнулся.
***
Маша задумалась над чистым листом.
Что-то из детства, отгоняющее плохие сны? Запах маминых духов, папин громкий голос, смех братьев за стеной — ах как Маша им завидовала маленькой! Мальчишки-то, кроме чуткого Олежки, жили по двое, и только она, на правах единственной девочки, вынуждена была ночевать одна-одинешенька. До девяти лет Маша по ночам прибегала то в одну детскую, то в другую, и братья, ругаясь спросонья, послушно отодвигались к стенке, давая этой липучке место под одеялом.
