Они шли медленно, и упругие шаги их подчёркивали уверенность и силу их. Послы. Во всём подчёркивалось значение того, что неведомо грозная сила за ними. Внешность троих была необычной для Анвара, таких не видел никогда. Раскосо узкие глаза. Но облик четвёртого был привычен. Позже узнает, что он и был из Семиречья, пошедшим служить правителю вот этих, про внешность каковых не догадывался никогда.
Вперёд выходил седоватый, рядом с ним также выступил вперёд выходец из ближних долин Семиречья, чья роль была понятна каждому. Но двое, более молодые, оставались позади.
Седоватый излагал неторопливо на интересном для Анвара, да и также для остальных, языке, что не мог напомнить ему ничего определённого, но набор звуков, перепад тонов, которые лишены были для Анвара всякого смысла, как и для остальных. Но вот этот из Семиречья уж давно проник в сути совершенно непонятных звуков, и потому, когда седоватый делал паузу, он-то и объяснял их значение. И было чему вникать, внимать, ибо в этом тронном зале, сплошь преисполненном роскоши никогда не лилась, но ниспадала, подобно грохочущему водопаду то, о чём говорил посол. То протекала всегда сладко верещивая речь, превозносящая на невообразимые выси несравненного хорезмшаха, владетеля множества достоинств высокочтимых.
– Хан от Вечного Синего Неба посылал тебе дары, посылал знак вечного добрососедства, но больше того, знак вечной дружбы на равных. И если соблюдено было бы, то он даже и не прочь был бы побрататься с тобой, нарекая тебя названным братом, андой. – в переводе ушедшие по тронному залу звуки, наполнялись прямым укором…
Когда же было такое для ушей, привычных совсем к другим значениям, облачённых сплошь в слащавые гимны воспевания самого великого из великих? Потому и поморщился от этих слов хорезмшах, а вот некоторые из кипчаков, кажется, и усмехнулись в бороду злорадно. А матушка Теркен-хатун так и зазыркала глазёнками по сторонам, а затем и впилась жадно ловящим взглядом. Но и остальные также лишь навострённые, устремлённые в сплошь внимание, куда и подался юный Анвар. Уж совсем интересная речь польётся…
– Мой хан, прознав про это, сильно опечалился. Много вероломства, гнусного предательства повидал он на веку. Одно из них твой поступок. И если хочешь изгладить вину перед всевидящим Небом, Вечно Синим Небом, то лишь отдай ему того, кто и совершил эту гнусность. И тогда снова будут посылаться караваны для хорошей торговли. Большего от тебя он ничего не просит.
Уже при словах этих головы оборачивались в сторону того, кто, по доводу посла, а значит и того, кто послал, совершил эту омерзительность. Но, и седоватый посол не оставался не у дел, проследил по обращённым головам, и определил. И потому взгляд, пронзительно внимающий, и уткнулся в совершителя этой истинно мерзости, из-за которой образовалось облако багрового тона, а затем и сгустились дочерна тёмные тучи под покровом лазурно чистого неба. И хищным светом взыграл огонёк в глазах посла, будто лис взглянул на кролика. И вряд ли ускользнула едва приметная улыбка кровожадным выражением. Уж совсем неприятно стало тому, на кого и обратился столь откровенный взор. Будто съёжился сначала, всё же, отважный Кайыр-хан, но затем и выпрямился, и устремил взгляд в одну сторону. И засветилась надежда на понимание и на помощь. Но и всем стало не по себе. Той же стороной обращённого взгляда за подмогой и была Теркен-хатун. Он кровный родственник и хорезмшаху, но особенной ей. Он из кипчаков. И невольно вздёрнулась матушка Теркен-хатун, так и взглянув уж с неприкрыто вопиющим укором на сына, великого хорезм-шаха. Под сводами его тронного зала слышится такая нестерпимая речь, и этот посол, взлетевший на седло уж самой наглости неслыханной, будто и собирается присвоить, отобрать, сощурено пожирая всё, что видится им, и это по большей части. Но точнее, уже собрался заарканить, да увести с собой её племянника своему хану, про которого прослышали, но не знают совершенно ничего.
