– А Виктория любила мужа и… – подхватила Люша, но Ирина перебила ее:
– Мужа она, конечно, любила… по-своему. – Молева поморщилась, подбирая слова. – Как вам объяснить? Она стала скрытной. Она в какой-то момент вообще стала другой. Красивая, звездная, даже веселая, но… не Вика. Чужие, может, не замечали перемены. Ее ведь многие не любили: выскочка, задавака, начальница. А была-то редакторшей в международном отделе много лет. Знаете, что это такое? Сиди на перегоне из Вашингтона или Каира, принимай чужие репортажики. Ну, два слова вырежи, если выпускающий скажет. – Молева взяла пульт, сделала погромче звук в телевизоре, висящем на стене – на экране шла заставка «Новостей». Ведущая со скорбным лицом открыла выпуск сообщением о кончине народного артиста. Пошел репортаж, в котором на нужном месте стояли кадры кремлевской хроники. Молева покачала головой: – Успели, ити их…
– Значит, что-то, по вашему мнению, изменилось в жизни Михайловой? – Люша вернула к нужной теме архивистку. Ирина выключила звук, стала поглаживать аккуратными пальчиками пульт:
– Да! Уверена! Что-то тяготящее ее, безнадежное. И это еще до смерти Лизочки. – Женщина припечатала пульт к столу, посмотрела на Люшу тяжелым взглядом, прищурившись.
– Я знаю Викуську сто лет. Менялся этот архив, начальство, мы все. Я, например, успела выйти замуж и развестись. Только наши отношения с Викой не менялись. Она как была для меня робкой редакторшей, так и осталась. А я для нее, наверное, грубоватой машинисткой. Так моя карьера на телевидении начиналась, – улыбнулась Молева, схватив теперь пластмассовую зажигалку.
– А тут – просто стена. Раньше она про все беды и радости, про малейшие увлечения свои рассказывала. Про сумасшествие с Колькой Толкаевым – это наш оператор погибший. Вика жутко в него влюбилась – чуть не преследовала. Но Колька отверг нашу королеву, представляете? А вскоре погиб. Глупо так. В командировке в Индии чем-то отравился, и его не успели до больницы довезти. И все эти метания проходили на моих глазах.
– А когда роковые изменения произошли с Викторией Владимировной? – Люша вооружилась ручкой и крохотным блокнотиком.
– Ну, года два назад. Да, около двух лет. А потом и вовсе – гибель Лизочки, дочки ее, увольнение. Словом, совсем мы раздружились. – Молева встала, вынула из пачки сигарету.
– А вы верите, Ира, что Виктория покончила с собой? – Люша тоже поднялась, желая следовать за ценной свидетельницей в курилку.
Архивистка пожала плечами:
– А что еще могло произойти? Только причины, понимаете, серьезной причины для такого кошмара я не нахожу.
– А муж? Ее муж, находящийся в квартире во время трагедии, он не мог повлиять, спровоцировать? Мне, например, странно, что он ничего не слышал и не видел. – Люша рубящим жестом руки будто подчеркнула зримо свои сомнения.
Молева засмеялась:
– Да вы просто не знаете Толю и Вику! Сверчков и мухи не обидит, а на Викторию просто молится. А Викуська всю жизнь с него пылинки сдувает. Сдувала… – Молева покатала сигарету между пальцами. – Она ценила и любила его, это точно. Толя надежный, тактичный, принимающий жену такой, какая есть. Вы думаете, он не ревновал ее никогда? Да тысячу раз! И страдал, и прощал. – Ирина тяжело вздохнула, колыхнув бюстом. – Возможно, и вправду она не смогла прийти в себя после смерти Лизы. Напряжение копилось, и психика не выдержала. Я все же покурю, а вы подождите меня, если еще какие-то вопросы.
