– Чего орём?
– Вора поймали у тебя на огороде, клубнику тырил, – громогласно сказала Наташка.
– Ух, ты! А уж я-то себе, дурак, напридумывал, – Тимофей Петрович расстроено махнул рукой и прислонил лопату к стене. Сам присел на лавку и прикрыл глаза. – Лежу, значит, сплю, под утро всегда крепко спится. Вдруг слышу Натахины позывные, потом гомон, крики. Всё, думаю, конец! Видать и до нас Майдан добрался. Сам лежу, жду когда картоха в окно полетит.
– При чём тут картоха, дед? – Наташка хихикнула.
– Да при том, что у меня на задах огород, а не булыжная мостовая. Смекаешь? А на деле-то оказалось… – дед театрально вздохнул. – Ну и куда вора дели? Натаха, ужель прихлопнула?
– И не смешно вовсе, – съязвила Наташка.
– Какой уж тут смех, – протянул дед и поглядел на Димку. – А ты чего молчишь? Язык проглотил? Мог бы уж растолковать народу, что ты законный мой представитель.
– Я говорил, что я тебе внук, а они не поверили.
– Так, теперь всё понятно. Значит так, всем Фомам неверующим объявляю – это Митька, мой московский внучок. Приехал ко мне пожить, заодно будет вести журналистское расследование. Поэтому прошу помогать ему всячески и отвечать на все вопросы.
Когда Ксана с Наташкой ушли, Димка укоризненно сказал:
– Зря ты так. Про журналистское расследование зачем выдумал? А это кто? Соседи твои?
– Ага, соседи, – утвердительно кивнул дед. – Хунта с дочкой.
– Почему Хунта?
– Беженцы они с Украины. Прошлым летом в наших краях объявились, сбежали от войны с двумя узлами скарба. Жить негде им было, а у нас под боком дом брошенный стоял. Вот Валюша их туда и пристроила. Правильно всё: хорошим людям всегда надо помогать, а они – хорошие люди, просто очень несчастные. Что тут сделать, если так вот не свезло им в жизни? Ксана молодцом держится, только раз сорвалась. Валюша по весне хворать начала, Ксана вызвалась по огороду помочь, сорняки прополоть. Она полет, а я траву в кучу за забор складываю. До обеда проколупались, в полдень я пошёл Валюшу кормить. Обратно когда вернулся, глянул и остолбенел. Ксанка на корячках сидит, укроп дёргает и ревёт в голос. Это у неё такая реакция на «укроп», – Тимофей Петрович замолчал, засопел, погладил Баську, примостившуюся рядом, по голове, потом поднял свой взгляд на задумчивого Димку и, словно оправдываясь, сказал: – Вот и зову её с того раза Хунтой. Она не обижается, посмеивается в ответ, знает, что я не злобливый.
В этот же день ближе к полудню, Тимофей Петрович велел внуку принарядиться.
– Зачем, дед? – поинтересовался Димка.
– Поведу тебя на смотрины, – с важным видом констатировал Тимофей Петрович.
– Чего, – не понял Димка, но так и не получив ответа переспрашивать не стал.
«Смотрины» начались с дома Георгия, жившего непосредственно по ту сторону забора, выстроенного слева от дедова дома.
– Жорка, выходь, – закричал громко Тимофей Петрович и забарабанил в окно.
Показавшаяся за стеклом, взлохмаченная голова, сразу скрылась за полосатой шторой, и спустя минуту, на крыльце появился сам Георгий – заспанный, небритый и босиком.
– Тебе чего не спится-то в такую рань, Петрович, – часто моргая, пробурчал он.
– Жорка, ты чего? – Тимофей Петрович покрутил пальцем у виска. – С дуба рухнул? Какая такая рань? Солнце уже, погляди, не ровен час на бок заваливаться начнёт.
– Опупеть, – Георгий приставил ладонь ко лбу и, прищурившись, поглядел в небо. – Вот я заспал. Ночью сегодня Достоевским баловался, перечитывал. Дюже интересно было. А ты по делу, Петрович?
