Прыжок в высоту - страница 14

– Ха, рыбак рыбака видит издалека, – усмехнулась я.

– Ну да, помнишь, как у Балабанова: «Мы, русские, не обманываем друг друга».[31] Примерно такой фразой он меня провожал с собеседования.

– Ты тогда в поезде рассказывал, что после окончания академии играл в ансамбле, а потом все бросил, вернулся в Россию. Есть конкретная причина такого поступка?

– Нет! Мне просто нужны были перемены, и я себе их устроил. Ты ведь говорила, что жизнь – это движение. Вот и я стараюсь не топтаться на месте, – ответил Марк.

Очевидно, что такими общими фразами он уходил от ответа, и я отчетливо видела это по его лицу. Ну раз человек говорить не хочет, клещами вытаскивать не станешь.

– С какими мыслями ты возвращалась из благодатного баварского края?

– Я думала, если в России ничего не выйдет, то где-нибудь в Европе или в Америке всегда найдется пол, который можно помыть за десять долларов в час.

– Десять долларов – еще не самый плохой вариант, я тебе скажу. Но ты, Лиз, явно не из тех, кто соглашается на подобную работу, это сразу видно. Чтобы мыть полы в Париже или фасовать продукты в Нью-Йорке, нужно суметь переступить через себя. Сказать: «Да, сейчас так, но я делаю это для того, чтобы потом было лучше». Ты хоть и не Мальвина, но дом у немцев все же не убирала. Как вашу Putzfrau[32] звали, напомни?

– Имени не помню. Но это была женщина за пятьдесят с низким прокуренным голосом, которая иногда стригла нашу соседку Дженни, что работала санитаркой в больнице.

– Вот о чем я и говорю! А ты что не пошла в немецкую больницу работать? «Вы не сочувствуете детям Германии»?[33]

– Сочувствую, но работать в больнице не хочу.

– Бывало там[34] тебе одиноко?

– Ja, natürlich.[35] Хотя у меня сложился круг общения достаточно быстро. Но все близкие друзья жили по-прежнему в России, и мне жуть как их не хватало! Я, когда вернулась окончательно, ценила каждый час, проведенный рядом с ними. Потом это чувство ушло, конечно. Со временем всегда начинаешь воспринимать присутствие человека больше как данность, нежели как подарок. А жаль. Так можно не только про дружбу сказать. Пока с москвичом встречались, я дни на календаре вычеркивала до наших свиданий.

– А он что, с цветами на вокзале встречал? – ухмыльнулся Марк.

– Ну, почти. Сыр мне с белой плесенью покупал и все не мог определиться, нужны ли ему эти отношения. Через полгода, доев очередной камамбер, мы с ним расстались.

– Ну и такое бывает, – со вздохом заключил Марк, – людям зачастую сложно понять, что им на самом деле надо. Я вот тоже расставался и даже разводился разок.

– Да ладно? Когда успел? – вытаращилась я.

– Ну вот тогда и успел. В прошлом. Еще в Лондоне. Так что в Питер вернулся, считай, девственником. Сама невинность.

Такая самоирония Марка меня очень позабавила. Он не был, конечно, Аленом Делоном и не пил одеколон[36] вовсе, но успехом у женщин явно пользовался. Так или иначе, к тридцати большинство из нас подходит со своим багажом. Другой вопрос: хотим ли мы про этот багаж знать?

В наших разговорах мы напрочь утратили чувство времени. Люди вокруг уже сменили друг друга аж по нескольку раз. А наша тройка – я, Марк и бабуля, – словно три товарища, оставалась верна себе. Есть такое негласное правило, что с малознакомыми людьми не принято разговаривать о политике и религии, так как ненароком можешь собеседника оскорбить. Но в случае с Марком я решила стать злостным нарушителем: