– Немцы для меня оказались слишком пресными, вся их жизнь подчиняется определенному своду правил, которые нельзя нарушать. У меня было ощущение, будто я в какой-то клетке! Она вроде как и удобная, и комфортная, но абсолютно мне не соответствующая.
– А в чем тогда противоречие?
– Ну, многие вещи мне в немцах нравятся, например, их отношение к труду и чувство ответственности. Один среднестатистический немец приравнивается в моих глазах к пяти русским трудоголикам. Ты ведь в Германии дольше жил, какие у тебя отношения с этой страной?
Марк нахмурил свои пластилиновые брови и прищурил большие глаза, вспоминая что-то важное.
– Моя адаптация проходила очень тяжело, и в первую очередь это связано с немецким, которого я попросту не знал. Английский все-таки первый и основной для меня иностранный язык. В отличие от тебя я не мечтал уехать, родители поставили меня перед фактом, а что я мог сделать? Мы переехали в Берлин, который еще не выглядел цельным, несмотря на отсутствие стены.[27] Я пошел в школу и не понимал, что происходит вокруг. Про правила – это ты верно сказала, там все на этом строится, без правил для немца жизни нет. И еще без бумажек, они, по-моему, самые большие бюрократы вместе с французами.
– Знаешь, я могу немцам в чем-то и посочувствовать, – прибавила я.
– И в чем же? – взглянул на меня Марк уже с левой поднятой бровью.
– А в том, что чувство вины и постоянные извинения напрочь уничтожили в них патриотизм. Для немца гордиться своей страной и как-то это проявлять расценивается как тяжкий грех. Ты когда-нибудь замечал, чтобы они вывешивали флаги на домах? У них такое не принято, это тебе не американцы. Причем за реальные грехи прошлого сейчас расплачиваются те, кто не имеет никакого отношения ни ко Второй мировой войне, ни к Холокосту. Я не пытаюсь оправдать их действия, но стараюсь смотреть на ситуацию как здравомыслящий человек. Знаешь, чем немцы похожи на русских?
– Удиви меня, Лизавета, – улыбнулся Марк своей красивой широкой улыбкой.
– А тем, что эти две нации – ведомые и могут до фанатизма во что-то верить. Сначала немцы верили в свою избранность, про которую им рассказывали всеми доступными способами, а теперь они пытаются затесаться между странами Евросоюза и спонсировать их, лишь бы лишний раз не услышать упрек, что погубили миллионы людей. Если проще сказать: сначала в газовую камеру, а потом к себе на шею. Herzlich willkommen![28]
– Ну а ведомость русских ты как объясняешь?
– Верой в светлое коммунистическое будущее, что неплохо показано, кстати, в немецком фильме «Гуд бай, Ленин». Хотя о советском человеке мне непросто рассуждать, я ведь ребенок перестройки и в СССР только и успела, что родиться да пару лет прожить. Но сейчас русские мне кажутся слишком равнодушными ко всему, и их пассивность используют те, кто хочет стоять у руля. Разве такое поведение – не проявление ведомости? Складывается впечатление, будто вагон метро с грустными гражданами тащат за веревочку как детский паровозик. Всех куда-то везут, а им – все равно.
– А может, их в Крым везут отдыхать, да народ не понимает своего счастья! – саркастично заметил Марк.
– Мне так кажется, что большинство в курсе, куда их везут, да только Крым им не нужен.
– Я отдыхала последний раз в Крыму в 1992-м, в Феодосии, – неожиданно для нас с Марком произнесла бабуля, что сидела рядом. – Мы с мужем жили в съемной комнате целых десять дней, купались в море и ходили смотреть на закат. Такая романтика! Мой Лешка был художником. Помню, все время мне повторял: «Люба, закат – это важно». Все бы отдала, чтобы оказаться с ним там вновь. Да разве ушедшее счастье вернешь за деньги?!
