В-третьих, этот оптимальный опыт, зафиксированный в праве и охватывающий практическую жизнь людей, не только выражен в определенных, математически точных конструкциях, но и объективирован, воплощен в реальной материи и в таком объективированном, материализованном виде увековечен. В конечном итоге такой опыт выступает как результат интеллектуальной деятельности, как оставленное на века интеллектуальное достижение предшествующих поколений[144]. Представляется, что именно наполненность норм законодательства духовным и социальным опытом является одной из главных предпосылок их психологической и социальной эффективности.
Другая оговорка в исследовании эффективности права и норм законодательства в современных условиях заключается в кардинальных изменениях в восприятии социальных, в том числе правовых, предписаний. Письменная форма изложения норм права перестает быть гарантией общеизвестности. Развитие аудиовизуальных средств массовой информации, сети Интернет ведет к существенному изменению самого восприятия социальной и, в частности, правовой информации.
Помимо изменения в восприятии складывается ситуация, когда значительную часть правовых предписаний человек усваивает не из первоисточника, то есть официального текста нормативного акта, а в изложении, с соответствующими комментариями (выпуски новостей, рекомендации экспертов, обсуждения на форумах сети Интернет и т. д.). В этих условиях значительно возрастают роль интерпретационной деятельности, ее влияние на обеспечение эффективности норм права. Это необходимо учитывать при формировании правовой политики государства, ведь для общеизвестности нормы как фактора ее эффективности важны не только формальное качество и социальная ценность нормы, но и ее правильное толкование.
Ряд авторов справедливо отмечают важность антропологической ориентации для дальнейшего развития правовой науки в XXI веке, а также возрастающее значение гуманизации правоведения[145]. В современной литературе говорится об обогащении механизмов социализации в современном мире, о постепенной замене жестко регламентированных программ человеческого поведения более сложными и разнообразными[146]. Таким образом, исполнение многообразных программ социального и группового поведения, в том числе в технической сфере, к тому же постоянно изменяющихся, превращается в непосильную задачу для современного человека. Все это, как представляется, должно учитываться и осмысливаться при определении путей и форм обеспечения эффективности права как социально-духовного регулятора и конкретных норм законодательства.
Ни для кого не секрет, что усложнение социальной жизни и технической деятельности ведет к постоянному расширению законодательного массива. Такое расширение не может не вызывать целого ряда последствий, негативно сказывающихся на эффективности норм права:
1) увеличение числа правовых предписаний превращает презумпцию знания закона в фикцию, делает более или менее полное ознакомление с системой законодательства практически невозможным;
2) рост числа законов и их «мелкотемье» подрывают авторитет законодательства в общественной среде;
3) увеличение числа норм ведет и к увеличению общего количества правонарушений. Само правонарушение из аномального явления становится явлением обыденным, встречающимся в жизни практически любого человека.
Ситуация осложняется тем, что увеличению числа нормативно-правовых актов в технически развитых странах пока не найдена достойная альтернатива. А самоустранение государства от регулирования многих сфер социальной жизни сопряжено с огромным социальным риском, с угрозой неконтролируемого развития науки и техники.
