Психологические проблемы эффективности права - страница 37

В современной литературе право в своем антропологическом измерении иногда определяется как способ человеческого взаимодействия (сосуществования), возможный благодаря человеческой способности быть автономным субъектом, который признает таким же субъектом любого другого[152]. В таком случае и эффективность права должна быть понята и исследована именно как эффективное обеспечение человеческого взаимодействия при сохранении автономии личности.

Категория эффективности права, как представляется, должна быть сопоставлена не только с политическими и экономическими категориями (эффективность власти, полезность, соответствие политике государства), но и с категориями внутреннего мира личности (самореализация, цели, установки, потребности, внутриличностные ценности и т. д.).

Исследование эффективности права и норм законодательства необходимо связать с духом народа, его культурой, менталитетом, оно должно исходить из той посылки, что право любой страны – это часть ее национального достояния. Как указывает А. Х. Саидов, право в определенном смысле является составным элементом культуры нации, порождением традиций, наследием предков и способом самовыражения данного общества[153].

Как известно, правовое регулирование, как и любая иная система социальной детерминации поведения человека, в определенной мере само способствует формированию необходимых для своего функционирования психологических предпосылок и условий. Вместе с тем они не могут создаваться помимо реально существующих процессов и механизмов человеческой психики, опосредующих социальное взаимодействие людей в рамках существующих общественных отношений[154]. Вот почему нормы должны эффективно влиять не только на общественные отношения (воздействие на следствие), но и на главную причину этих отношений – явления внутреннего мира человека (потребности, интересы, идеалы, цели и установки и т. д.).

Исследование эффективности права должно учитывать тот факт, что право как явление духовной жизни, как совокупность идей и принципов и законодательство представляют собой хотя и взаимосвязанные, но отнюдь не тождественные феномены. На это справедливо указывает, в частности, И. А. Исаев: «Хотя право и отражает ту реальную ситуацию, в которой оно существует, однако делает это в преломленном виде, а сами правовые формы обладают значительной спецификой, по сравнению с другими формами социального и культурного бытия»[155]. При этом идеи законодателя, его цели не взаимодействуют непосредственно с человеческой психикой, ее феноменами. В связи с этим В. А. Суслов говорит о посреднической роли текста в процессе передачи правовых идей: «Текст закона выступает в качестве проекции правовой идеи, заложенной в законе. Правовая идея, образ, доводится законодателем до правоприменителя посредством текста, т. е. проецируется из трехмерного пространства на плоскость, в измерение, низшее по отношению к трехмерному. Правоприменитель имеет дело не с законодательным образом напрямую, а лишь с проекцией этого образа, с текстом закона. Фиксирование законодательных положений в форме текста, посредством знакового ряда, который впоследствии дешифруется правоприменителем и реализуется на практике, одновременно означает присутствие “посредника”, текста»[156]. Представляется, что указанную схему можно распространить и на случаи взаимодействия идей закона и правосознания людей. Думается, что проблема роли знаковых систем в обеспечении эффективности права и норм законодательства нуждается в отдельном исследовании.