Психологические проблемы эффективности права - страница 5



. По замечанию Л. И. Петражицкого, даже в области жизни достигших высокой интеллектуальной культуры взрослых людей целевая мотивация, по сравнению с предметной, представляется редким исключением[24].

Имеются соответствующие замечания и в зарубежной науке. По мнению Дж. М. Барбалет, действия большинства людей в большинстве случаев не происходят в результате осознанных решений. Предположение о том, что общественные субъекты деяний знают релевантные факты их ситуации или даже их собственные предпочтения в их рамках, а также наилучший способ сопоставить их возможности с их предпочтениями, чрезмерно натянуто. На самом деле, поскольку общественное деяние подразумевает взаимодействие с другими субъектами, субъекты деяний не могут знать в момент принятия решения, правильным ли окажется их решение взаимодействовать. Успех или неуспех любого акта взаимодействия, по которому можно определить, насколько удачным было решение взаимодействовать, обязательно наступает позднее самого решения[25].

Итак, целевым аспектам эффективности в праве было в свое время уделено серьезное внимание в советской юридической науке. Достаточно своеобразную позицию по проблемам эффективности в праве занимал И. Я. Дюрягин. Он отмечал, что право не может иметь самостоятельной эффективности, поэтому более правильно говорить об эффективности деятельности, урегулированной правом, а точнее – об эффективности реализации правовых норм и в этом смысле об эффективности действия права, то есть правовых норм и правовых актов[26].

Интересным представляется существовавший в советской науке подход к эффективности с позиций общественных отношений, их регулирования и охраны. Так, М. Ф. Маликов, исследуя эффективность судебных актов, рассматривал эффективность приговора как процесс и как результат отражения общественных отношений вообще и уголовно-процессуальных отношений в частности[27]. Думается, что эффективность в нормативном регулировании также зависит от того, насколько точно и антропологически адекватно соответствующие нормы урегулировали соответствующие общественные отношения, насколько они обеспечили охрану этих отношений.

Итак, по справедливому замечанию С. Ю. Марочкина, одни авторы были склонны увязывать содержание понятия эффективности только с правотворчеством или внутренним качеством норм, другие, по сути, отождествляли действенность правового регулирования и эффективность норм, третьи рассматривали эффективность как результат лишь действия норм, а качество самих норм – только как условие ее достижения либо вообще как самостоятельное явление[28].

В целом, по замечанию В. В. Лапаевой, советская теория эффективности находилась в русле инструменталистского подхода к праву как к «средству руководства обществом», инструменту достижения экономических, политических, идеологических и иных целей социалистического строительства. Само по себе определение эффективности норм права как соотношения между фактическим результатом их действия и теми социальными целями, для достижения которых они были приняты, по ее мнению, еще не несет специфической правовой нагрузки, поскольку ничего не добавляет к общепринятому пониманию эффективности как соотношения между целью и результатом того или иного действия. Правовое содержание данного понятия зависит от того, что понимается под целями правовых норм[29]. Представляется также, что понятие эффективности не только этатизировалось, но и рассматривалось, в первую очередь, в соответствии с целями государственной политики. Так, С. С. Алексеев указывал: «Право – это не только необходимость, но и своеобразный социальный “капитал”, то, что нужно с максимальной эффективностью использовать, “пускать в дело” для решения наших задач… Право для государства является наиболее целесообразным и эффективным средством, при помощи которого последнее во многих случаях добивается быстрого и всеобъемлющего осуществления своих функций»