Саня лег и сказал доктору:
– А потом он погиб…
И закрыл глаза.
Теперь он почувствовал, что выпил спирт. Черные тучи, обложившие голову, ещё не отступили, но смерть не казалась такой мучительной. Нормальная кончина – пожил своё…
Среди ночи в палату зашла дежурная медсестра. Коснулась ладонью лба.
Саня открыл глаза.
– Спи-спи. У меня в журнале записано – тебя проверять.
Сон снова пришел к Готовцеву, намекая на скорое выздоровление. Даже приснилось что-то мирное – река, сети, рыба… и кто-то. Брат, наверное – Глеб Викторович.
Утром узнал, что сосед умер. Вот тебе и контузия! Такими вещами нельзя шутить.
Вчерашний врач освидетельствовал покойного. Переглянулись с Саней с пониманием – взгляд Готовцева был исполнен благодарности. Доктор покачал головой – мол, теперь буду знать.
Когда труп унесли, и все посторонние ушли, Саня озадачился покурить. В поисках никотина распахнул тумбочку. И вот те раз! – в самом углу нашел чью-то забытую пачку с единственной сигаретой.
Ах ты, никотиночка моя! – обрадовался Готовцев.
Из палаты по черной лестнице спустился вниз и через служебный вход вышел в курилку. У единственного присутствующего попросил огоньку. Тот протянул зажигалку – большую, красивую и, наверное, дорогую:
– Дарю. Сам сейчас бросил курить. И ещё сигареты. Вот, возьми.
Мужчина был симпатичный, улыбчивый – похож на врача, но в халате больного.
– Ты из какой палаты? Что у вас там произошло?
– Умер мужик ночью.
– От чего?
– От контузии.
– Такое бывает?
– Как видишь.
– Первый раз слышу. Наверное, у него было что-то более тяжелое после ранения.
Саня пожал плечами, глубоко затягиваясь. Вчера он тоже был в предсмертном состоянии, а теперь вот, жизнь воспрянула.
Над городом зазвучал сигнал воздушной тревоги. Где-то вдали громыхнуло.
– В подвал? – предложил курить бросивший.
Саня отмахнулся беспечно:
– Нам ли, фронтовикам, тревог бояться?
Некоторое время громыхало настолько часто, что… впрочем, не очень близко.
Скорее всего, его новый знакомый – представился, Николаем – из каких-нибудь госчиновников. Сидел в беседке, озираясь и вздрагивая, на каждый взрыв, мир которыми был переполнен.
– А ты смелый мужик, – сказал Николай Александру. – Только вот по какой причине? Может быть, жизнь уже не дорога7 У тебя с этим как?
– Привычка. А жизнью я очень дорожу, потому что есть у меня семья. И я её скоро увижу – отвоевался: контужен.
– Господи, каким чудесным казался мир ещё недавно. Как много прекрасного он обещал. И вот тебе на – война! Кто-то решает за тебя – жить тебе или не жить. Счастье – это сугубо личное мнение. Вот ты счастлив, что едешь домой. А мог бы здесь навсегда остаться, как тот, что ночью в палате умер. А домой приедешь, пообвыкнешь и поймешь, что счастье – это плод воображения. И будешь скучать по своим фронтовым товарищам, этим клятым бомбежкам… Ты здесь жил! А там ты будешь существовать…
– Готов с тобою согласиться. Я прожил в Донбассе четыре месяца, но столько разных, безумных, замечательных, бешенных, тихих дней, которые нигде уже не увидишь. Я потерял здесь лучшего друга, которого не вернешь. И потому уезжаю, чтобы начать всё сначала. Может быть, будет новое счастье. и радость жизни ко мне вернется. Сильно надеюсь, мечтаю об этом…
– Сама жизнь – это и есть мечта. Она сбывается, если жизнь продолжается. О чем вообще можно мечтать, как не о новом дне на родной земле?
– Вы из Донбасса?
