Ну что же, как видно из вышесказанного, бытующее среди неискушенного юношества убеждение, что самой трудной частью в половом акте является убедить женщину лечь в одну постель с вами – в чем, признаться, автор и сам был уверен пока не лег – куда как далеко от истины. Насколько же становится обидно, когда счастливые от недавнего пребывания на вершинах любви, благодарные и потные любовники снимают использованную тряпочку и с изумлением находят, что она разорвана. А шустрые, невидимые глазу ребята с хвостиками приближаются к несметным сокровищам женских хромосом. Не остается ничего другого, как вступить с ними в соревнование, кто быстрее добежит: они до цели или вы до экстренных противозачаточных средств и методов.
А что же испорченный презерватив? Будучи выброшенным от злости в окно, он послужит нашедшей его детворе наглядным пособием в изучении такой непростой, но такой восхитительной науки любви. В чем, возможно, и заключается настоящая преемственность поколений, где «неразрывной» связью служит замечательное изобретение пытливого и гениального ума – презерватив.
* * *
Однако отличие эротики от порнографии в том, что эротика – это искусство, а порнография – это жизнь. Именно такая мысль пришла первой Самолетову в голову, когда безумство плотского наслаждения отпустило его разум и тело.
– …Ты слышала, как ты орала? – спросил он свою партнершу, когда увидел, что и она чуточку пришла в себя. – По-моему, соседи уже звонят в милицию, сообщить о совершении страшного злодеяния.
– А ты не врешь? Я действительно так громко кричу?
– У меня уши заложило. Особенно неистово ты визжала, когда я целовал тебя там. А дальше я сам плохо что-нибудь понимал.
– А я ничего этого не помню. С первых твоих прикосновений я почти потеряла сознание. Хотя нет, постой, вспомнила! Ты под конец тоже кричал.
– Правда? Досталось же нам обоим.
– Иногда я думаю, что только ради этих мгновений и стоит жить… – неожиданно Глория отстранилась и с подозрением посмотрела на Никиту. – А ну признавайся, сколько у тебя без меня было женщин?
– Начинается! Я же тебя не спрашиваю, сколько у тебя было мужчин. Какое-то у вас, у женщин, нездоровое любопытство.
– Ну сколько? Сто было?
– Ты с ума сошла! Сто! Разве я похож на полового экстремиста? Сказала бы девяносто пять, девяносто шесть – это еще куда ни шло. Но сто! – такого не было, это точно.
– И всем ты говорил то же самое, что и мне?
– Как тебе сказать. В общем, слово не всегда успеваешь вставить…
– Ах ты свинья!
– Только без локтей! Все что угодно, только не это.
– А пошел ты! Я серьезно рассердилась. Теперь я поняла, как ты относишься к женщинам.
– Как?
– Как к месту, где можно пристроить свои сперматозоиды, а после тебе плевать на них.
– Я же шучу.
– Ты со всеми так шутишь?
– Ну прости меня. Сейчас я говорю абсолютно искренне. Так серьезно, как с тобой, у меня еще ни с кем не было.
– Тогда почему ты перед этим не сказал, что любишь меня?
– Почему женщинам так важно, чтобы им подтвердили на словах свою любовь? Ты же знаешь, что слова в этом мире весят не больше, чем воздух, из которого они сделаны. Вы бы тогда требовали письменную расписку. Это надежнее. «Я, такой-то и такой-то, сим удостоверяю, что люблю вас больше жизни, готов отдать все на свете, буду верен до гробовой доски… Число. Подпись». Потом точно не отвертишься.
– При чем здесь это?
– Хорошо, я скажу. Я… ТЕБЯ… ЛЮБЛЮ…
