Он лежал на кровати, укрывшись соломенным плащом, как это делал всегда на привалах, и курил трубку. Табак пах вишней и ванильной сладостью. Вполне приятно, если бы к нему не примешивался едва ощутимый тяжёлый аромат сомниума, наркотика, который дал россу Бальд, чтобы заглушить боль.
– Бальд меня уже перевязал, – он не желал никаких процедур.
– Вижу. И всё же я здесь для этого.
Я занялся его глазницей. Снял повязку, вытащил окровавленный тампон, заменил новым, смоченным в эликсире. Пациент перенёс эту не самую приятную процедуру с терпеливой обречённостью. Сомниум помогал хорошо.
Я притащил ему дополнительное одеяло и целый кувшин воды. Ночью мог быть озноб, и, если его скрутит, он до нас просто не докричится. В отряде нет прекрасных сестричек в белых передниках из больницы Улыбки Рут, чтобы дежурить у его кровати всю ночь. Каждый должен был отдохнуть.
– Мне жаль, – сказал я, глядя в его голубой, с поволокой наркотической дрёмы глаз.
– Сэкономлю на пятаках. – Его губы с усилием выдавили улыбку.
Я лишь изобразил вежливый интерес, не понимая, и Никифоров пояснил:
– Пятаки – росские медные монеты. По нашей традиции их кладут на глаза мертвецам. Я обойдусь одним.
– Как там говорится у вас в Талице? Смерть с тарелкой блинов пока не идёт тебя угощать. Если по дурости не занесёшь в глазницу заразу, то проживёшь ещё долго.
Он не услышал. Уснул. И я взял трубку из его ослабевших пальцев, чтобы не загорелся плащ или матрас. Наркотик кружил голову, дым щекотал ноздри. Я выбил из трубки остатки табака, бросил её на единственный табурет и едва дополз до своей кровати, рухнув на неё чуть ли не плашмя.
Усталость и нервное напряжение последних дней, а также проклятущий аромат сомниума дали о себе знать.
Я проспал часа три. Была ранняя ночь, судя по луне, поднимавшейся к рогатому месяцу. Ещё раз проверил раненого, отметил – лихорадки нет, и спустился вниз, сетуя, что старая лестница скрипит слишком уж громко.
Внизу не спал только Плакса – на полу, возле его кровати, горела маленькая масляная лампадка. Он приподнял голову, когда я проходил мимо, и вышел на улицу следом.
– Ни в одном глазу, – пожаловался наёмник. – Я тут с солдатиками словами перекинулся.
Он замолк, так что мне пришлось его подстегнуть:
– И?..
– Раньше нас тут прошагала группа из Дорского полка. Спешили что есть мочи.
– Ребята Авельслебена.
– Я не так выразился. Группа из остатков Дорского полка. Им крепко дали под хвост у ульев. И не только пнули, но и подожгли задницу. Полный разгром. Такого не было лет пятьдесят. Вся кампания завершилась провалом. Они нарвались на орду Медоуса, а в засаде ждал Комариный Пастух.
– Что? Лично? – Даже глухой бы распознал во мне глубокого скептика.
Плакса тоненько хихикнул.
– Тогда бы точно их размазало по Илу, словно паштет по белому хлебу. Нет. Пастуха, по счастью, не было, а вот сотня его чёрных жёлудей устроили мясорубку. Ты представь, каково это.
– Не хочу, – скучно ответил я. – У меня невероятно приземлённое воображение. Представлять умею лишь красивых девиц, да золотых соловьёв, рассыпанных по моим карманам, сундукам и подвалам.
– Да я не о том, как их там пережевывали, – поморщился Плакса. – Вообрази, каково Авельслебену.
Я постарался вообразить. Сын одного из влиятельнейших людей Айурэ, владелец акров земли. …Ему вполне неплохо. Особенно если сравнивать с рядовыми жителями, которым приходится думать вечером о том, чем утром насытить собственный желудок.
