Автобус остановился, как только въехал в лес, и распахнул свои двери со скрипом. Люди неспешно, подобно неразумным зомби, вышли на воздух. Во главе стоял тот же парень, что вещал с крыльца Дома Культуры. Люди по его указанию выстроились в шеренгу, соблюдая дистанцию, чтобы не терять друг друга из поля зрения. Они по сигналу пошли вперед в лес, выискивая какие-либо движения за деревьями и прислушиваясь к звукам в перерывах после зова мальчика. Щегол внезапно понял, что если их поиски не увенчаются успехом, то уедут они из леса с чувством полного опустошения и разочарования, а это чувство итак не покидает его последние несколько дней. На секунду он закрыл глаза, моля о том, чтобы ребенок нашелся. Ему показалось, что они шли уже километр без каких-либо признаков живого человека. Щегол старался отгонять прочь мысли, которые могли помешать сконцентрироваться на поисках. Что если именно он упустит какую-то важную деталь, что будет стоить ребенку жизни. Он повернул голову в сторону, чтобы найти взглядом Сизого. Мало того, что Щегол итак чувствовал себя не в своей тарелке у Птиц, так еще вдобавок ко всему, сейчас он находится с абсолютно незнакомыми людьми, и приходится хвататься за единственного человека, чье лицо не выглядело пугающим и незнакомым.
Как бы прискорбно это не звучало, но Щегол всегда трудно сходился с людьми. Чаще всего он придерживался тех людей, кого уже знал, чем находил кого-то нового. Даже если эти знакомые лица изводили до невозможного. С самого детства, после перехода в новую школу, он понял, что проще прижиться в несформированной группе, чем пытаться вжиться в организм, что прекрасно работал и до него. Птицы были таким организмом. Они были сплочены и дополняли друг друга, словно органы в живом человеке. Щегол же был протезом, волдырем, отростком, что помешал этому слаженному взаимодействию. Вопрос лишь в том, когда этот организм решит избавиться от лишней плоти. Раздался свисток, и он вздрогнул от неожиданности. Неужели нашли? Тело, живой человек или обрывки одежды – не имело значения, ведь в любом случае раздается свист. За свистом спустя несколько минут последовал крик, от которого у Щегла прошел лед по венам. Несмотря на установку, он кинулся бежать к источнику крика. За эту минуту, что он бежал, в его голове уже успела сложиться картинка, как мать держит на руках неподвижное тело ребенка, как прижимает его к груди, не стараясь сдержать слезы, как это было в автобусе. Внезапно чьи-то руки схватили Щегла за куртку и потянули за собой.
– Тише, – это был Сизый. – Все закончилось. Ребенок жив.
Словно очнувшийся ото сна, Щегол вытаращился на Сизого, будто видел его впервые в своей жизни. Двух слов хватило для того, чтобы все проблемы перестали иметь смысл. Ребенок жив. И ты чувствуешь свою, хоть и незначительную, причастность к этой новости. Когда в последний раз Щегол испытывал такое чувство облегчения? Как выяснилось, когда мальчик потерялся, то, припоминая слова родителей, остался ждать на месте, но слишком утомился и уснул. Он слишком замерз, но был жив, а больше ничего не имело значения. На секунду Щегла посетила мысль, что на месте этой безутешной женщины сейчас может быть его мать, которую сын оставил без намека на место своего пребывания. Может, кто-то сейчас ровно также ходит по лесам и разыскивает его. А его мама ежедневно умывается слезами, стараясь хоть немного утешить себя.
