«Ей выкололи глаза, приковали к кровати…» – всплыло в памяти предупреждение Ларисы; но у меня словно всё оцепенело в душе. Рано или поздно это должно было случиться.
Тогда я ещё не знала, что не всех девушек оставляли в застенке. Некоторых приводили туда, просто чтобы попугать – небольшое дисциплинарное взыскание. Расторопных и, в общем-то, послушных рабынь старались не калечить. Я была из их числа.
Вампир начал заталкивать мне в рот кляп, и я вздрогнула. Опять этот кляп. Мне вспомнилась ночь моего первого изнасилования. Что он будет делать? Наверное, отрежет мне что-нибудь, раз не хочет, чтобы я визжала. Он достал нож.
И неторопливо, словно открывал консервную банку, разрезал мне кожу на груди. Я невольно застонала. Было очень больно. Он наклонился и слизал кровь. Потом примерился, пощекотал меня кончиком лезвия, как бы прикидывая, куда его воткнуть, и полоснул меня по животу – не настолько глубоко, чтобы задеть жизненно важные органы, но достаточно сильно, чтобы кровь полилась ручьём.
Впоследствии я узнала, что это у них называется «открыть упаковку» – в том смысле, что кровь слизывают с тела жертвы, а не высасывают из вен. Такая лёгкая форма наказания, ну или просто развлечение для господ. В течение нескольких часов он кромсал меня ножом и изрезал всё тело. Потом ушёл.
Невозможно передать, как я мучилась. Всё тело словно горело в огне. Я давилась слезами, пока мне не показалось, что я сейчас задохнусь. Господи, только бы умереть поскорее! Но от таких ран не умирают. По существу, это были царапины.
Я избегала смотреть по сторонам, но когда всё-таки огляделась, увидела то, чего боялась. У девушки на соседней койке были отрезаны ноги по колено. Другая лежала вся в каких-то синих пятнах. Как потом оказалось, у неё был сломан позвоночник. Сколько они здесь лежат? Месяц, полгода? Сколько в таком состоянии можно протянуть?
А что сделают со мной?.. Раз не покалечили, значит, ещё вернутся. Хоть бы убили поскорей!.. Я уткнулась лицом в жутко грязную, вонючую подушку. Мои мучения только начинались.
Позже, вспоминая застенок, я испытывала странное чувство радости. Честно говоря, мне повезло. Не так уж, в сущности, меня и мучили. Я больше страдала от собственных страхов, от неизвестности. А фактически меня всего только несколько недель резали ножом, ну и насиловали иногда – в общем, ничего особенного. Труднее всего было постоянно дышать затхлым, спёртым воздухом, поскольку естественную нужду всем, кто мог двигаться, приходилось справлять прямо на пол. Раз в день приходил охранник, мыл пол струёй воды из шланга, кормил нас и под настроение пытал, что называется, для профилактики. И ещё было трудно почти всё время лежать неподвижно в одной и той же позе, потому что с руками, прикованными к спинке кровати, не очень-то развернёшься.
Сейчас понятно, что всё это, в принципе, не так уж трудно было перенести, но тогда я чуть не сошла с ума. Дни тянулись бесконечно. Я не могла понять, чего от меня хотят. Я готовилась к смерти, но меня всё не убивали и не убивали. Наоборот, врач время от времени протирал моё тело спиртом. Я думала, что он просто хочет помучить меня, но, видимо, он делал это для дезинфекции. Каждый раз, когда приходил кто-то из клиентов, я ждала, что меня начнут калечить всерьёз, тем более что они интересовались, как я им порекомендую, например, свою ножку – в отдельном виде или так, и говорили, что такие хорошенькие пальчики в приличных ресторанах идут со сливками по десять рублей штука.
