– Мужик, тебе кто-нибудь должен?
– Чего-о! – взъерепенился тот.
– Долги неотданные есть? Я кооператор по рэкету, выбиватель долгов.
Легкий ветерок качнул ветки, нежно прокаркала ворона в ответ на зависший вопрос Солнышкина, слабый свет фонаря высветил в траве смятые женские трусики и презерватив.
– Товарищ выбиватель, пожалуйста, послушайте! – вдруг выскочил из вечерней хмари, как черт из табакерки, тщедушный мужчинка. – Мне должен знакомый, давно должен, и опять не отдал, поганец. Вы не подумайте чего, товарищ рэкетир, я не жмот, а он, поганец, вон в том подъезде живет, седьмой этаж, квартира слева…
– Короче, гони полтинник, и идем.
– И я, е, пригожусь, е, – примазался печальный.
Потом они дружно закусывали в квартире должника, который, поняв, что к чему (очень понятливый оказался), проявил гостеприимство. Пропив долг и рэкетную пятидесятку, задушевно беседовали о политике.
– Я сперва за коммуняков был, а нынче я за демократов. А ты? – все приставал печальный к Солнышкину.
– М-м… – Мялся Леонид. – Да разве это не одно и то же?
– Ну ты даешь! – вскричали новые друзья. – Это же разные лагеря! Коммунисты, к примеру, всадили пулю в затылок родины, а демократы ее добили, то есть, тьфу, ты нас совсем запутал…
– Ну вот я и говорю, одно и то же. Получается, страна теперь – труп, а мы все – трупные черви в ней.
– Нет, слушай сюда. Коммунисты, значит, партократическая мафия, а демократы – другая, рыночная, это, ну, за рыночную экономику они.
– Словом, демократическая мафия. Понял, – резюмировал Солнышкин.
– Что-о?! – возмутились все. – Поганец, ты нас сбил с панталыку!
– Побьем его, побьем, это не рэкетир, а долбо… – закричали они и набросились на Леонида.
Солнышкин яростно отбивался и вопил:
– За что, братцы! Ведь хорошо сидели, я вам праздник же устроил, столько выпивки…
– Вот на свои шиши бы и праздновал, поганец, е…
Поздно вечером избитый Леонид в полубеспамятстве всплыл в центре города. Почему-то город не спал, а весело светился кострами. По улицам катались танки, возбужденный народ строил баррикады, похожие на снежные крепости в детском парке. Бодрая старушка напоила Солнышкина крепким кофе из термоса и накормила пирожками. Прохожие, ни о чем не расспрашивая, мимоходом проявляли заботу о Леониде, оттирали кровоподтеки на лице, подкармливали бутербродами. Потом вместе со всеми Солнышкин залез на баррикаду и что-то заорал. Было холодно и радостно, как в Новый Год. Только не было снега и Деда Мороза – ведь лето еще не завершилось. Люди передавали друг дружке флягу со спиртом, отхлебывая понемногу. А Леонид выдул все до дна и свалился с баррикады. Над головой летали бутылки и взрывались как хлопушки, в ушах шумело, в глазах троилось, он принялся было считать человечков с человечками (это оттаскивали и грузили раненых, догадался он потом), но тут его самого подняли и куда-то поволокли… Потом он выпивал с кем-то в бане… Потом летел в самолете… А когда в Прибалтике на таможне его спрашивали, он почему-то отвечал одно и то же:
– С легким паром, Валерий Васильевич…
– Кто такой Валерий Васильевич? Куда вы хотели попасть, переходя границу? – строго вопрошали люди в нерусской форме.
Леониду трудно было ответить на эти, как он полагал, бессмысленные вопросы. В конце концов он скромно сказал, что пробирался через границу к своим, на Кубу, а Валерий Васильевич, это, наверно, какой-нибудь кубинец, или типа того.
