ПУНКТИР - страница 22
Жизнь – это долг, хотя б она была мгновением.
Иоганн Вольфганг Гёте
Но сама эта история с таким жёстким сценарием подействовала на отрасль как отрезвляющий душ. Проблемы охраны окружающей среды, на которые ещё вчера плевали и которые накапливались на заводах годами, теперь стали объектом пристального внимания на всех химических предприятиях. Большинство из них было решено за три-четыре года.
Мы на своём заводе нашли два нетривиальных решения. Первое – взаимное уничтожение стоков. Мы так соединяли стоки разных производств, чтобы их компоненты взаимодействовали между собой, нейтрализуя друг друга. В результате такого простого решения токсичность стоков резко уменьшилась и их количество сильно сократилось.
Второе красивое решение было связано с непрерывным контролем качества сточных вод – мониторингом. Причём контролем самым надёжным, биологическим. Здесь нам очень помог ихтиолог, участник войны Олег Львович Бурковский, которого я нашёл в Волгограде и пригласил на работу. Он создал очень наглядную систему биоиндикации сточных вод. Главным индикатором в этой системе работали мальки осетров. Олег брал этих малышей размером сантиметров десять на рыбзаводе, где их разводили, привозил на наш завод и распределял по большим стеклянным ёмкостям. Они стояли в каждом цеху, и через них круглые сутки протекала сточная вода этого цеха. Разумеется, мальков кормили, и в благоприятных условиях на заводе они вырастали до двадцатикилограммовых особей.
Чем были интересны эти мальки? Они очень чувствительны к загрязнению воды посторонними веществами. Если сток был плохой, мальки погибали. Но эту стадию мы прошли быстро – никто не хотел убивать осетрят, поэтому старались очищать стоки как следует. Если же концентрация посторонних веществ была немного превышена, то мальки становились уродцами: у них изгибалась нежная хорда и они превращались в плавающие загогулины. Для работников цеха видеть малька, изуродованного по их вине, было страшной и невыносимой мукой. Работники умоляли как можно скорее заменить уродцев на здоровых мальков и гарантировали, что больше такого не повторится.
Каждое утро я обходил цеха и навещал осетров. Они были необыкновенно милыми, почти ручными существами. Мне даже казалось, что они меня узнают. Но в один злосчастный день всё закончилось. Случилось это в 1977 году после моего отъезда в Москву, где меня ждал портфель замминистра. По чьей-то нерадивости все мальки, предназначенные для цехов и содержавшиеся в специальном бассейне, задохнулись – что-то случилось с аэрацией. Осетры в цехах уцелели, там всё было в порядке. Тогда-то и решили этот эксперимент больше не продолжать. Но замечу объективности ради, что к тому времени необходимость в таком жестком контроле отпала – все цеха выдавали допустимые стоки, не вредящие ничему живому. А кроме того, появились уже хорошие аналитические приборы, которые автоматически и круглые сутки контролировали состав стоков. Полагаю, что работники цехов вздохнули с облегчением.
Волгоград был буквально напичкан химией – более десятка заводов выстроилось вдоль Волги. Поэтому едва ли не каждый пятый в городе был химиком или имел отношение к химическому производству. Никаких разговоров о вреде химии где бы то ни было я никогда не слышала. Порой мы ощущали в городе химический запах, но воспринимали это как должное и неизбежное, злом не считали. Напротив, химию считали чудом, которое призвано изменить жизнь человека и страны к лучшему. Правда, женщины выходили на пенсию в сорок пять, мужчины – в пятьдесят, но большинство благополучно преодолевало среднестатистическую продолжительность жизни и доживало до преклонного возраста. Те, кто заботился о своём здоровье, не почувствовали на себе влияние химии. А те, кто небрежничал с химией на заводе, конечно, здоровье теряли. Хотя тогда защита людей на наших производствах была надёжной, что бы там ни говорили. Поэтому случай 1964 года с выбросом ядовитых стоков в Волгу был для нас громом среди ясного неба.