В один из дней меня приглашает директор завода и говорит: «Сергей, извини, я сделал всё, что мог, но тебя будут судить и осудят. Готовься, суд завтра». Помню, вернулся домой чуть пораньше, чем обычно, рассказал всё Инге – что завтра суд, что нужно собрать вещи, потому что после суда попаду в тюрьму и домой уже не вернусь. Спокойно говорю, хотя на душе кошки скребут. Такова была ещё одна сторона нашего тогдашнего миропонимания, которое проистекало из недавнего прошлого, когда в лагеря попадали за малейшую провинность и даже без неё. Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Мы и не зарекались. Инга приняла новость относительно спокойно, без паники, потому что верила: справедливость восторжествует.
Жизнь, как пьеса в театре: важно не то, сколько она длится, а насколько хорошо сыграна.
Луций Анней Сенека
И тут звонит тёща. У меня уже в то время стоял дома служебный телефон, солидный такой, с выходом на междугородку. Тёща мгновенно по голосу Инги понимает, что что-то не так. «Инга, что случилось?» – «Мама, поговори с Сергеем», – и даёт мне трубку. Честно говоря, рассказывать обо всём тёще было неудобно и даже стыдно – подвёл семью, что ни говори. Я что-то промямлил в том духе, что завтра я, возможно, покину семью на некоторое время… Но Нина Павловна вытрясла из меня всё и положила трубку.
Утром проснулся, как обычно, в четыре утра, и стал собираться на работу – решил сходить в цех напоследок и всё проверить. Тюрьма – тюрьмой, а дело – делом, за него душа болит. Инга, как всегда, накормила меня завтраком. Выхожу из дому в половине шестого, открываю входную дверь и вижу подсунутый под неё конверт. Письмо адресовано мне, товарищу Голубкову С. В. А суть письма такая – в связи с отсутствием состава преступления дело закрывается, а подписка о невыезде снимается. И подпись – прокурор Волгоградской области такой-то, уже не помню имени. Я, совершенно обалдевший, протягиваю письмо Инге, а она улыбается и говорит спокойно и уверенно: «Так ведь и не могло быть иначе». Наивная вера в справедливость! Она и в мыслях не допускала, что меня осудят.
И только спустя какое-то время я узнал, что своим спасением обязан тёще. Оказывается, Нина Павловна сразу после разговора со мной в восемь вечера позвонила своему коллеге, председателю Волгоградского областного совета профсоюзов: «Слушай, ты мне сам рассказывал про Сергея, какой он знаковый и полезный для области человек, человек с большим будущим. Что у вас там происходит? Какой такой суд? Ты уж вмешайся, разберись, суд на завтра назначен». Он поднял прокуроров. Они ночью (!) разобрались в моём деле, увидели, что никакого преступления нет, написали письмо, которое фактически снимало обвинение, и отправили курьера доставить его мне домой. Вся эта история разворачивалась с восьми вечера до половины шестого утра, когда я поднял конверт.
По прошествии лет всё это метко окрестили «телефонным правом». Уж как его клеймили в перестройку! А я при этом думал, что система, конечно, неправильная, но часто именно телефонное право помогало восстановить справедливость. За примерами мне не надо было далеко ходить.
К слову, о справедливости. Тот самый следователь, который, не получив от меня взятки, жаждал моей крови, в скором времени сел на двенадцать лет в тюрьму за взятки. Как мы немного кощунственно шутили в то время, награда нашла героя.
