– Как будто не дом, а пыточная, – написала в чат пупсиков Наста.
– Из нас делают стоиков, – ответила Таня.
– Мы как будто в монастыре в Тибете, – добавила Маруся.
В итоге все остались живы и укрепились духом. Максим по собственной инициативе сделал нам в тот месяц скидку на ренту.
Поначалу я опасался, что Таня как необитник окажется неопрятной. Однако на поверку она показала себя как весьма аккуратный житель. Таня поздно вставала, готовила завтрак, оставляла за собой чистоту, а в остальное время неожиданно прогружалась то в одном, то в другом уголке квартиры в серебристом шёлковом халате, лихо открывающем широкие татуированные бёдра. Сидя в таком виде на подоконнике, Таня сотворяла очередной шедевр стилусом на планшете, цедя кофе с растительным молоком из кубка синей лазури и позволяя себе отпускать в мой адрес нежные остроты.
Однажды мы с Таней устроили день обоюдного презрения, в течение которого открыто выражали недовольство друг другом всеразличными способами, без любых ограничений. Соседи поперву напряглись, однако быстро поняли, что попали на русское поле экспериментов. Мне нравятся такие вещи. Злу нужен грамотный выход.
Таня содрала в своей комнате обои и выкрасила стены в белый. Вскоре у её постели образовался золотой мужчина – выкрашенный в цвет солнечного металла пластиковый манекен в меховых трусах, боа и солнцезащитных очках. Мускулистое тело опутывала электрогирлянда. Композицию густо и вызывающе заливал свет красной лампы, а за окном, через уже костенеющую Фонтанку виднелся Большой Драматический Театр – бело-зелёный обелиск Саши Никанорова – теперь я каждый день мог видеть БДТ только с этой мыслью.
С Сашей нас когда-то познакомила Ниёле – я тогда искал «заразительного весельчака» для озвучки аудиогида. Таковым он и был. Талантливый, добрый, светлый, жизнерадостный, отвечающий за свои слова молодой человек, актёр и режиссёр, сооснователь культового театра «Цехъ». Мы часто сотрудничали. Саша приглашал меня на свои спектакли в разных театрах, я всегда смотрел их с удовольствием. И я постоянно встречал его случайно на улицах: вот удивительно – чаще кого-либо другого. То вижу, как он проедет на велосипеде, мускулистый, золотоволосый, даже не заметив меня. То идёт мне навстречу и, уже завидев, улыбается, пойдём чаю выпьем или пива.
Совсем недавно мы с ним записывались в очередной раз – ещё даже не успели сдать заказ. Через несколько дней после этого, когда мы только заехали на Фонтанку, Саша отмечал юбилей, сорок лет (выглядел он на тридцать). Я позвонил ему, чтобы поздравить, мы поговорили несколько минут, и он как всегда был лёгок и весел: «Да!.. – восклицал он тогда и всегда, приятно чуть растягивая „а“. – Да!..» И никаких «Да, но…» – всегда только «Да!..» Пока мы говорили, я смотрел из своего нового окна на БДТ, где Саша на тот момент был помощником руководителя, Андрея Могучего. Думал, скоро увидимся.
Саша Никаноров не жаловался – никогда, он всегда просто брал и делал, напролом, прямиком, не показывая, как ему трудно и как он устал – по нему этого не было видно совсем, ни при каких обстоятельствах. Это был особый человек, один из лучших, что я знал. Мы виделись нечасто, от случая к случаю, но постоянно в какие-то знаковые моменты.
Через несколько дней после юбилея Саша оставил у себя дома записку, сел на велосипед и уехал в лес. СМИ трое суток били тревогу, полгорода искало Сашу, до последнего не теряя надежды. Утром понедельника грибник нашёл его тело с порезанными венами. Саша обрубил канаты и ушёл в вечное море.
