Читать онлайн Сергей Дедович - Пупсики

Полное или частичное копирование материалов книги без разрешения правообладателя запрещено.

Все персонажи и события повести вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями сфабрикованы неприятелем.

Потому что ты счастлив, ты хочешь, чтоб все, решительно все сделались разом счастливыми. Тебе больно, тяжело одному быть счастливым!

«Слабое сердце», Ф. М. Достоевский

Земля кишит людьми. Миллионы лет назад мы вышли из воды. Но разве утих в нас первородный дух океанического праотца. И разве не суперциклонный шторм есть наша природа, какую мы претворяем в общественную жизнь на суше.

Океан вынес меня в приличную двухкомнатную квартиру у сада Олимпия на Техноложке. Мне там нравилось. Днём я работал в гостиной, заказывал продукты и готовил еду, ночами смотрел фильмы на плазме, спал в отдельной комнате на хорошей кровати.

До этого я много где пожил. Большую часть жизни переезжал раз в полгода-год: были и коммуналки, и коливинги, и сожительства с женщинами, и полуподвальные клоповники, а в иное время я и вовсе оказался бездомным. Потом я научился зарабатывать ремеслом и смог арендовать хорошее жильё. Однако моя внутренняя группа «Воскресение» уже напевала: «И если боль твоя стихает, значит будет новая беда».

Когда началась война, мир экстраёбнулся. Продаж книг и коммерческих заказов у нас в Чтиве и Русском Динозавре стало порядком меньше, и я перебрался в жильё скромнее – апартаменты-студию в коммуналке на Чернышевской. Мне нравилось, что там был второй деревянный этаж с кроватью. Однако вместо уже привычной ванны был тесный душ, смыв унитаза работал на электронасосе, а вскоре стало ясно, что в квартире лютуют тараканы.

Ко мне присоединился коллега по издательству Чтиво писатель Андрей Янкус – он перебирался из Томска, и я предложил ему вписку. Вдвоём в студии было совсем уж тесно, так что мы решили снять квартиру побольше. Чтобы расширить спектр вариантов, мы стали искать трёхкомнатную квартиру – Янкус подобрал нам компаньона. Это была его юная землячка Маруся, студентка Факультета свободных искусств и наук СПбГУ, дочь томского короля специй (я в шутку называл её «Spice Girl»).

Янкус привёл Марусю к нам в студию, чтобы познакомиться. Ребячливая, небольшого роста, в кремового цвета сарафане с мелкими цветами, белокожая, с аккуратным тёмным каре, Маруся глядела на мир распахнутыми пытливыми глазами. С вожделением изучая философию, по выходным Маруся облачалась в рясу и пела в церковном хоре, и была девушкой не по годам развитой, эмоциональной и открытой. За годы соседств я выработал особую методику знакомства с потенциальными сожителями. Помимо остального, я спрашиваю их, как бы между делом:

– Я вам нравлюсь?

Чаще всего отвечают «Да» искренне, и это видно. В этом случае проблем, скорее всего, будет минимум. Реже отвечают «Да», но лгут, и это тоже видно. В этом случае проблемы, вероятно, будут. Но главное, что в этот момент человек отвечает на этот вопрос себе, задавая установку на будущее. Любые бытовые вопросы – лишь надстройка. Всё решает личное отношение.

Маруся ответила «Да» искренне.

Мы нашли просторную трёшку у сквера Галины Старовойтовой. На ста квадратах нам зажилось славно. Разве что мне приходилось беспокоить Янкуса и Марусю в домовом чате просьбами насчёт приведения общественных пространств в порядок. Большой опыт сожительства превратил меня из некогда страшно неопрятного соседа в довольно аккуратного, но – требующего этого же от других, как раньше требовали от меня.

Это мало кому нравится. Юной Марусе и свободолюбивому растаману Сибири Янкусу, конечно, поначалу со мной пришлось трудно, но они меня ценили за другие качества, потому закрывали глаза на бытовое занудство. Кроме того, они двое хорошо знали, как работают слова, и умели их понимать буквально, так что общий язык мы в итоге всегда находили.

Потом Янкус поехал на родину хоронить отца и уже не вернулся – на фоне начавшейся мобилизации отправился из Томска в Грузию, а после в Армению. Чтиво Янкус также покинул – через сутки после его назначения на должность шеф-редактора. Мы с Марусей хотели было подыскать нового жильца, но в итоге я решил снять комнату Янкуса сам: дела к тому моменту успели наладиться, а я скучал по отдельному пространству для сна.

Вдвоём в трёшке нам с Марусей зажилось ещё комфортнее. Конфликтовали мы редко и мягко. Вспомнить могу только раз, когда Марусе не понравились магниты, которые я разместил на дверце холодильника. На них были изображены обнажённые рыжие девки с грибами, это был подарок от интернет-магазина, где я заказывал сушёные пантерные мухоморы для микродозинга. Маруся заявила, что эти изображения – объективация женщины, они некрасивы и противны ей. Я убрал.

В праздники мы с Марусей устраивали приёмы гостей и фортепианные вечера. В квартире было расстроенное пианино «Украина», а сверху на нём стояла репродукция картины «Девятый вал» Ивана Айвазовского. Мы заказали настройку инструмента, и он зазвучал как следует. Маруся знакомила меня со своими однокашниками, среди них было много талантливых. Мне нравится молодёжь, я стараюсь не терять с ней связь, это позволяет не стареть душой. Мне тогда было тридцать четыре.

Раз в неделю у нас гостил Марусин парень Борис, тоже студент СПбГУ, киновед и полиамор. Кроме Маруси у него была ещё одна девушка, их троих это устраивало (особенно Бориса). Борис показывал нам киноклассику на кухонной плазме. Мне он нравился. Я называл его «Марусин борьфренд».

Однажды Боря удачно скаламбурил, и Маруся, смеясь, ответила:

– Это что, каламбуря пролетела?

– Каламборя, – уточнил я.

Так прошёл год, и у нас истёк первый договор аренды. Ольга, арендодатель, с кем мы раньше общались только в мессенджере, как раз была в Петербурге. Она трудилась главврачом стоматологии и, когда началась война, уехала с семьей в Испанию. Теперь Ольга изъявила желание увидеться и заглянула к нам вместе с дочерью, приехавшей на каникулы из Лондона. Мы все сели на кухне. От чая и кофе гостьи вежливо отказались, мол, они совсем ненадолго. Дородная, кустодиевская, с почти фебрильным румянцем, Ольга мило выговорила нам с Марусей:

– Вы только не переживайте. Я вас не выгоняю. Можете жить здесь дальше.

Не в пример маме эктоморфная, юная, ухоженная дочь Ольги, как ни в чём ни бывало улыбалась и хлопала ресничками. У меня просто захватило дух от такой наглости: «Я вас не выгоняю». Ольга сидела напротив и видела в нас не равноправных партнёров, которым сдала помещение в наём за приличные деньги, а люмпенов, которых выручила по нежности душевной. Мы с Марусей переглянулись и с сомнением покивали. Барыни отбыли, подчёркнуто вежливо попрощавшись и всем своим видом утверждая: «Мы не считаем вас челядью, бедные!..»

Вскоре я попросил Ольгу профинансировать ремонт крана на кухне, а когда та отказалась, сослался на пункт договора, где сказано, что такие расходы оплачивает арендодатель – что раньше и происходило. В этот раз Ольга попросила нас освободить помещение (в её понимании, надо полагать, выгнала).

Мы с Марусей стали искать новое жильё и увидели квартиру Ольги на Авито с ценой повышенной на десять тысяч.

– Только нам нужна трёшка, потому что я хочу жить с Таней! – воскликнула Маруся тоном, подразумевающим, что моё мнение на этот счёт не имеет никакого значения, и она совершенно точно предпочтёт Таню мне, если вдруг я почему-то жить с Таней не согласен.

Таня Птаха – новая Марусина подруга, раскрепощённая молодая особа, художница, увлечённая необитничеством. Ворвалась в нашу жизнь, устроив похороны опиумной шлюхи – своего утратившего ликвидность альтер-эго. Вместе с подругами они торжественно закопали Танино пышущее развратом чёрное платье и чулки-сетки в Таврическом саду и явились к нам готовить поминальные оладушки.

Крепкая, но не пышка, с лёгкой смуглецой кожи, покрытой тату по собственным эскизам, раздающая полухиппарский бохо-свэг, Таня легко заметна. Она хороша собой и постоянно ведёт себя так, что присутствующие мужчины думают, будто она с ними заигрывает. И я их могу понять. Но понимаю также, что поведение Тани говорит совсем не об этом. Просто она обладает редким для нашего времени-пространства уровнем внутренней свободы. Такие люди бесстрашны, открыты хаосу, не отягощены мнениями других. Я люблю их и оберегаю, но в них есть и своя опасность, и в Тане я её почуял сразу же: слишком высокая энтропия. Было ясно, что наше совместное проживание добром не кончится. Но даже понимая это, я не мог отказать себе в соседстве с Марусей и Таней: с первой мы уже давно негласно признались друг другу в отцовско-дочерних чувствах, вторая же вызывала искренние любопытство и симпатию.

С Таней вызвалась делить комнату Наста – эпатажная Марусина однокурсница, сеющая вокруг себя абсурдное светлое веселие. Насту я тоже полюбил с первого взгляда. Конечно, я говорю не об эротической любви. Ни одна из трёх девушек не вызывала у меня сексуальных чувств. Кроме Тани, разумеется. Ей, поддерживая игру, я с удовольствием выдавал ответные флюиды, понимая, впрочем, что игра так и останется игрой. Мне не хотелось стать одним из мужчин, посчитавших, что она с ними заигрывает всерьёз, когда это было не так.

Мы нашли хорошую квартиру с видом на Фонтанку – в Доме Мещанского общества. Вот только в ней было четыре комнаты (не считая гостиной), так что нам было необходимо срочно отыскать сожителей. На объявление в «Уютном гнёздышке» откликнулись Паша и Лина, молодая пара, оба чуть старше двадцати лет.

Паша и Лина срочно приехали знакомиться. Паша технарь из Москвы, тонкая комплекция, светло-русые кудри ниже плеч, дитя состоятельных родителей, учится на программиста. Лина ультраэстет и фотограф, переехала из Белгорода, широкоглазая румяная маковая булочка, классический стиль, шоколадный Chapman, на декольтированной груди тату: «Люболь».

Как обычно, я спросил Пашу и Лину:

– Я вам нравлюсь?

– Нейтрально, – серьёзно ответила стеснявшаяся меня Лина.

– Нет, – прямо, спокойно, чуть улыбаясь, молвил Паша.

Меня это заинтересовало. Это был первый случай, когда мне ответили на этот вопрос «Нет». Я захотел узнать, к чему это приведёт. К тому же времени на долгие выборы у нас не оставалось, на будущий день нужно было вносить залог. Мы стали жить с Марусей, Таней, Настой, Пашей и Линой – шесть человек вместо двух.

Паша и Лина заняли самую большую комнату: с дверью, выходящей на кухню, с окнами во двор. Я – вторую по величине, с видом на Фонтанку из эркера за углом дома. Таня и Наста – ещё меньшую, с видом на Фонтанку с самого угла дома. Маруся – самую маленькую, с эркером, выходящим прямиком на Фонтанку. В эту комнату изначально намеревался въехать я, но уже во время заезда признался себе и другим, что просто не умещусь в ней. Маруся любезно согласилась поменяться. При этом арендную плату мы не стали делить согласно площади комнат, а просто разбили общую сумму поровну: чем меньше комната, тем шикарнее вид – компенсирует. Конечно, это было неправильно, но почему-то всех устроило.

Живём.

Лето. По Фонтанке массово ходят прогулочные теплоходы. Днём через их колонки гундят экскурсии. Туристы фотографируют меня, курящего голым в окно, как жителя доходного дома восемнадцатого века. К ночи гиды незаметно превращаются в аниматоров, а экскурсии в дискотеки: пьяный гвалт, сучье варево поп-хитов моего пубертата, вплоть до песен «Батарейка» и «Районы-кварталы». Такое впечатление, что в Петербург ведут поток туристов из девяностых-нулевых и анестезируют их знакомыми шлягерами, чтобы экскурсанты не узнали, какое их ждёт будущее. Спать трудно.