– Даст бог, завтра сможем переправиться, – выразила надежду Софья. – А то ведь обидно: Керчь и Ени-Кале отсюда видны как на ладони, а второй день остаются недосягаемыми.
– В самом деле, как на ладони, – согласился Пушкин. – Однако же видит око, да зуб неймёт.
И протянул руку над пенисто накатывавшими на песок волнами:
– Кабы здесь возвели мост, не пришлось бы ждать. И ведь могущественные царства властвовали над этими берегами, а соединить их не сподобились. Надеюсь, наши государственные умы рано или поздно сподвигнутся на подобный прожект. Для путников выйдет большое облегчение.
– Вздор, – возразил Раевский-младший. – Невозможное мечтанье.
– Отчего же?
– Мостов этакой длины не строили и величайшие империи мира. Даже при технической возможности построения оного – всё равно: на целый век вперёд никакой казны не достанет
– А что же тогда сказать о египетских пирамидах? И о прочих чудесах света, возведённых в незапамятные времена?
– На то они и чудеса: как были загадкой, так и поднесь ею остаются… Разве только у древних правителей веками царило благоденствие, и им не приходилось вытрясать мошну на непрестанные противоборства с тем или другим неприятелем. У нас не так, тут уж не до грандиозных прожектов.
– Тоже верно, – кивнул Пушкин. И, вздохнув, выразил надежду:
– Может, если России посчастливится обретаться одно или два столетия без войн, то наши потомки сумеют возвести мост.
– Хорошо бы, но сие подобно сказке. Нам для начала хотя бы черкесов окончательно усмирить. А потом ещё и Порту потеснить куда подале…
– Какой ты, право, скептик, – попеняла брату Мария. – А я верю, что потомки станут мудрее и найдут способ, как жить в мире со всеми. И мост построят.
– Непременно построят, – поддержала её Софья. – И не будут, как мы, скучать и маяться на переправе по двое суток!
– Полноте, неужто вы маялись в Тамани? – удивился поэт. – Нам же здесь показали столько примечательного! Где бы мы ещё увидели настоящий вулкан? А камень? Тмутараканский камень – это же реликвия, на коей осело дыхание наших древнейших пращуров!
Девицы Раевские дружно прыснули:
– Да что-то вулкан уж больно смирный, не страшно смотреть на него! Вот если б извергся – тогда другое дело!
– И камень не назвать слишком искусным произведением!
После этого сёстры принялись беззлобно подначивать Пушкина, утверждая, что любой, даже самый заурядный предмет способен возбудить его поэтическое воображение, не говоря уже о разнообразных явлениях природы. Тот, приняв игру, отшучивался и швырял в воду камешки, да порой как бы нечаянно взглядывал на Анну Ивановну. Генеральская крестница при этом сводила густые брови и, закусив губу, опускала очи долу. В продолжение всей прогулки она не принимала участия в общем разговоре, думая о чём-то своём…
***
На обратном пути им встретился полковник Матвеев. Сообщил, что назавтра, если погода снова не испортится, назначена переправа, а сейчас комендант Каламара распорядился накрыть для всех прощальный ужин в крепости. Затем Григорий Кондратьевич посетовал, что ему приходится жить на два дома:
– Супружница моя с двумя сынами и пятерыми доньками живёт в Тамани, а мне – по службе – надлежит быть в Екатеринодаре. Вот и мотыляюсь туда-сюда, большей частью с семейством разлучённый. Как крепостной какой, право слово.
После помолчал недолго. И признался:
– С другой стороны, мне грех жаловаться, я ведь и вправду произошёл из подневольного корня… Мог бы и по сей день оставаться в графском услужении.
