Пусть будет гроза - страница 7

– И это всё? – раздался вдруг голос с задних парт. – Больше тебе рассказать нечего, брат?

Я не двигался с места, не понимая, чего от меня хочет этот Ратсо.

Он встал со стула и уперся кулаками в стол, вид у него при этом был устрашающий. По крайней мере лично мне стало как-то не по себе.

А Ратсо продолжил, и довольно громко:

– На хрена было рассказывать про все эти «ла» и «кота», если у тебя доклад заканчивается вот так? Черт, не, ну это ж надо! Про алгонкинские языки рассказал, твою мать, и сколько всякой пурги нанес, а сам понятия не имеешь, как там все теперь выглядит.

– М-м… Что?

Похоже, наезд был серьезный.

– Успокойтесь, Сефериан, – вмешалась миссис Перселл. – Я понимаю, что вы имеете в виду, но держите себя, пожалуйста, в руках, мы с вами не в Вундед-Ни*. Вы всегда все принимаете так близко к сердцу? И столь остро реагируете? Тогда понятно, за что вас исключили из прежней школы.

Я видел, как Ратсо смерил миссис Перселл долгим взглядом. В его глазах мелькнуло не то презрение, не то глубокая обида – я никогда не умел отличить одно от другого. Учительницу он ответа не удостоил, снова повернулся ко мне.

Я не понимал, чего он так на меня взъелся. Он вскинул вверх обе руки и резко бросил их вниз, они безвольно повисли вдоль тела. Жест отчаянной досады – обычно родители так выражают глубокое разочарование в собственных детях.

Я стоял и молчал. Наши взгляды встретились, его губы растянулись в жутковатом оскале. На лице читалось жестокое крушение надежд.

Не сводя с меня глаз, Ратсо дрогнувшим голосом произнес:

– Прошу прощения, миссис Перселл, мне не следовало так бурно реагировать.

Он по-прежнему смотрел на меня, прямо на меня, как будто хотел спровоцировать ответный взрыв, но я все не мог понять, чего он так разошелся.

– Что значит – я не понимаю, как там все выглядит? – наконец решился я спросить. Эти его слова не шли у меня из головы.

Ратсо опустил взгляд и сел, пробормотав себе под нос:

– Реальная жизнь в резервации в наши дни. Это… Это просто… Пф-ф! Ладно, проехали, Сломанный Стебель. Я больше ничего не скажу.

– Ратсо и Виктор, что это за спектакль? – возмутилась миссис Перселл. – Вы, оказывается, знакомы?

– Нет, миссис Перселл, просто встретились перед уроком в коридоре, – ответил я.

Ратсо с хмурым видом сидел за партой, согнувшись почти вдвое. Видно было, как ему хочется стать крохотным и незаметным, но ничего не выходило. Невозможно не обращать внимания на учащегося размером с теленка.

– Ну что ж, вернемся к нашим баранам, в данном случае – к вашему докладу, Мозес Лауфер Виктор, – сказала миссис Перселл. – Больше тройки вы, к сожалению, не заслужили. К выполнению задания вы определенно подошли без интереса и не стали слишком себя утруждать. Надеюсь, в свой следующий доклад вы вложите побольше страсти. Я же не могу все вам прощать, даже с учетом вашего состояния, – прибавила она.

Эх, тут бы мне хлопнуть дверью и уйти на все четыре стороны. Но я сдержался, потому что меня вообще ничего и никогда не способно вывести из себя. Хотя поводов хватает: в лицее, дома, в больнице, в супермаркете и вообще везде. Меня взбесил притворно-сочувствующий тон миссис Перселл. Мое состояние, мое положение — от этих ее слов меня просто тошнит. Но я умудрился сохранить спокойствие – на оценку все равно плевать – и сел обратно за парту. Жади на меня даже не взглянула – обиделась, конечно, что я так на нее рявкнул. Когда я попытался прислонить костыль к парте, он снова упал – с тем металлическим грохотом, который напоминает мне истошный вой. А нагнувшись, чтобы его поднять, я увидел, как мимо пронеслись чьи-то ноги. Это были ноги Ратсо, он ушел, хлопнув дверью. Представление было окончено.