Пусть льет - страница 24

– Если будет себя нехорошо вести, завтра мне скажете.

– О, будет хорошо, я уверена, – ответила Юнис, сжав девушке плечо. – Merci mille fois, madame. Bonne nuit.[27]

– Что он вас сказай? – желала знать Хадижа.

– Она сказала, что ты очень милая девушка.

– Ну да. Очень прекрасно. – Она скользнула вперед, потому что идти рядом там не было места.

– Слишком не спеши, – сказала Юнис, запыхавшись от стараний ее догнать. Когда вышли на гребень холма в Амре, она сказала: – Погоди, Хадижа, – и прислонилась к стене.

Этим мигом ей хотелось насладиться. Она вдруг осознала мир вне себя – не просто как вещь, которая здесь есть и принадлежит другим людям, но как нечто такое, почти чувствовала она, чем она могла поделиться. Впервые она обоняла в вечернем воздухе теплый аромат исполнения, услышала нервный бой барабанов на террасах не просто с безразличием, а с чем-то еще. Она отпустила взгляд бродить по-над городом и ясно увидела в лунном свете минарет на вершине Шарфа и маленькие черные кипарисы вокруг него. Она с удовольствием пристукнула палкой по мостовой несколько раз. «Я слишком упорствую в том, чтобы жить свою жизнь», – подумала она. Остальной мир вот, бери в любой миг, когда только пожелаешь, но она всегда его отвергала в пользу собственного знакомого маленького космоса. Лишь иногда, выходя из сна, он чувствовала себя действительно в жизни, но это просто потому, что у нее не было времени собрать вместе мысли, снова стать собой.

– Какая прекрасная ночь, – мечтательно произнесла она. – Подойди постой здесь минутку. – Хадижа неохотно подчинилась. Юнис снова схватила ее за плечо. – Послушай барабаны.

– Drbouka.[28] Женщины делают.

– Ага.

Она таинственно улыбнулась, ведя взглядом по слабой линии гор, хребет за хребтом, синей в ночной ясности. Она не надеялась, что Хадижа сумеет разделить ее ощущения; она просила только, чтобы девушка выступила для нее катализатором, чтобы она смогла пережить их в их чистоте. Побуждением к ее поведению всегда было ноющее сожаление о пропавшей невинности, ностальгия по ранним годам жизни. Когда бы ни представилась возможность к счастью, в ней она стремилась вновь достичь этого бесконечно далекого и нежного места, своего утраченного детства. А в простом смехе Хадижи она различила надежду на возвращение.

Чувство не отступало всю ночь. Она ликовала, обнаружив, что была права. На заре, когда Хадижа еще спала с нею рядом, она села и записала в блокнот: «Тихий миг рано поутру. Голуби только начали бормотать за окном. Ветра нет. Сексуальность в первую очередь дело воображения, я уверена. У людей, живущих в климате потеплей, ее очень немного, и поэтому общество там может позволить широкую нравственную гибкость в обычаях. Здесь самые здоровые личности. В умеренных широтах все совершенно иначе. Плодородную деятельность воображения следует пресекать строгим кодексом сексуального поведения, что приводит к преступности и порочности. Посмотрите на великие города мира. Почти все они – в умеренной зоне». Ненадолго она остановила взгляд на гавани внизу. Недвижная вода была как синее стекло. Осторожно двигаясь, чтобы не разбудить Хадижу, она из почти пустой бутылки на тумбочке налила себе немного джину и закурила. «Но разумеется, все города – точки инфекции, как гнилые зубы. Гиперчувствительность городской культуры (ее единственное достоинство) – по большей части реакция на боль. У Танжера нет городской культуры, нет боли. Я верю, что и не будет. Нерв никогда не обнажится».