Она быстро произнесла:
– Это и правда я.
И его губы сложились в улыбку, сначала недоверчивую, принужденную, будто он опасался, что его одурачили.
– Вирджиния.
Преодолевая неловкость, она повторила:
– Привет.
– Что, во имя всех святых, ты тут делаешь?
Она чувствовала, что все, кто находился в пабе, обратились в слух и ждали ее ответа, поэтому постаралась ответить как можно легче, обыденно:
– Заехала купить сигареты и решила чего-нибудь выпить.
– Я не об этом. Что ты делаешь в Корнуолле? Здесь, в Ланьоне.
– Приехала на каникулы. Живу у Лингардов, в Порткеррисе.
– И как давно ты тут?
– Около недели.
– А как проводишь время?
Но прежде чем она успела ответить, бармен поставил перед Юстасом стакан пива, и тот, отвлекшись, полез за мелочью в карман брюк.
– Вы, значит, старые друзья? – спросил Джо, с интересом глядя на Вирджинию, и она ответила:
– Да, можно сказать и так.
– Мы с ней десять лет не виделись, – сообщил Юстас, бросая монетки на стойку. Он посмотрел на стакан Вирджинии. – Что ты пьешь?
– Кока-колу.
– Возьми стакан с собой, и пойдем посидим на солнышке.
Она последовала за ним, ощущая на себе немигающие взгляды, провожавшие их, – вечное неудовлетворенное любопытство. На улице он поставил их стаканы на деревянный столик, и они уселись бок о бок на скамью, прислонившись спинами к беленой стене паба, в теплых солнечных лучах.
– Ты же не против, что я пригласил тебя сюда? В противном случае через полчаса все окрестности дословно узнали бы содержание нашего разговора.
– Мне нравится сидеть на улице.
Он сидел вполоборота, так близко к ней, что Вирджиния могла разглядеть его обветренную кожу, сеть тонких морщинок у глаз, первую льдистую проседь в густых темных волосах. Она подумала: «Я снова с ним».
Он попросил:
– Расскажи мне.
– Рассказать что?
– Что с тобой было. – А потом быстро добавил: – Я знаю, что ты вышла замуж.
– Да. Практически сразу же.
– Что же, значит, лондонский «сезон», которого ты так боялась, дал ожидаемый результат.
– Верно.
– И танец дебютанток был?
– У меня вместо него был свадебный вальс.
– Миссис Энтони Кейли. Я видел объявление в газете.
Вирджиния молчала.
– Где ты живешь?
– В Шотландии. Там у меня дом…
– Дети?
– Да. Двое. Мальчик и девочка.
– Сколько им?
Его интерес был искренним, и она вспомнила, как сильно жители Корнуолла любят детей, как у миссис Джилкс глаза оказываются на мокром месте всякий раз, как она завидит кого-нибудь из своих внучатых племянников или племянниц.
– Девочке восемь, а мальчику шесть.
– Ты здесь вместе с ними?
– Нет. Они в Лондоне. С бабушкой.
– А твой муж? Приехал с тобой? Чем он сейчас занимается – играет в гольф?
Она смотрела на него, впервые осознавая, что ее личная трагедия – только ее. Личная. Пускай твоя жизнь разлетелась на мелкие осколки, это вовсе не означает, что окружающие сразу все узнают, что им вообще будет до тебя дело. Откуда Юстасу было знать.
Она положила руки на край стола, положила аккуратно, словно то, как они лежат, имеет невероятно большое значение.
– Энтони умер.
Собственные руки внезапно показались ей бесплотными, почти прозрачными, она увидела свои слишком худые запястья, миндалевидные ногти, покрытые кораллово-розовым лаком, напоминающие цветочные лепестки. Ей внезапно захотелось, чтобы они не были такими, чтобы ее руки были сильными, умелыми, покрытыми загаром, с въевшейся грязью, с ногтями, которые выдают, что их хозяйка работает в саду, и чистит картофель, и скребет морковь. Она ощущала на себе взгляд Юстаса, и его жалость была ей невыносима.
