– Ты это защитой называешь? – расхохотался Ситрик. – Жениться на ней собираешься?
– Нет, конечно. Женюсь я на землях.
– Под венец тебе надо. Сколько тебе лет?
– Двадцать один, кажется.
– Значит, давно уже пора было жениться, – бросил он. – Как насчет Эльфинн?
– А что с ней?
– Славная кобылка, – хмыкнул Ситрик. – И осмелюсь предположить, скакать умеет будь здоров.
С этими словами он толкнул тяжелую дверь, и мы вошли в большой зал. Он освещался сальными свечами и жарким пламенем, пылающим в каменном очаге грубой работы, устроенном в римском полу. Столов для воинов гарнизона и тех, которых привела на север Этельфлэд, не хватало, так что часть сидела на корточках, но мне отвели место за высоким столом рядом с Этельфлэд. По бокам от нее восседали двое священников, один из которых, прежде чем мы приступили к трапезе, прочитал длинную молитву на латыни.
Этельфлэд я побаивался. Лицо у нее суровое, хотя люди говорили, что в молодости она была красавицей. В том, девятьсот одиннадцатом году ей было лет сорок, если не больше, и в золотых волосах появились седые пряди. От холодного и задумчивого взгляда удивительно синих глаз дрожь пробегала даже у самых отважных из мужчин. Словно она читала твои мысли и презирала их. Не я один страшился Этельфлэд. Ее собственная дочь Эльфинн и та сторонилась матери. Мне нравилась Эльфинн, вечная хохотушка и озорница. Она была моложе меня, мы росли вместе, и многие полагали, что нам следует пожениться. Не знаю, считала ли Этельфлэд это хорошей идеей. Она вроде как недолюбливала меня, хотя дочь Альфреда питала это чувство к большинству людей. Вопреки холодности в Мерсии ее обожали. Этельреда все принимали как правителя Мерсии, но любил народ ненавистную ему жену.
– Глевекестр… – обратилась она ко мне.
– Да, госпожа.
– Заберешь с собой добычу. Всю. Используй повозки. И возьми пленников.
– Да, госпожа.
Большинство пленных составляли дети, захваченные в имениях Хаки в первые дни нашего набега. Их предстояло продать в рабство.
– Ты должен успеть до Дня святого Кутберта, – повторила Этельфлэд приказ. – Понял?
– До Дня святого Кутберта, – покорно подтвердил я.
Она устремила на меня долгий, пристальный взгляд. Священники у нее по бокам тоже пялились на меня, и тоже враждебно.
– И ты заберешь Хаки, – продолжила правительница.
– Хаки тоже, – согласился я.
– И повесишь его перед усадьбой моего мужа.
– Проделай это медленно, – добавил один из священников. Существует два способа вздернуть человека: быстрый и медленный, мучительный.
– Да, отец, – кивнул я.
– Но сначала покажи его людям, – распорядилась Этельфлэд.
– Хорошо, госпожа, разумеется, – ответил я, но потом замялся.
– Что такое? – Она заметила мою нерешительность.
– Госпожа, народ захочет знать, почему ты задержалась здесь.
Она вскинулась, второй священник нахмурил лоб.
– Это не их дело… – начал он.
Этельфлэд знаком велела ему замолчать.
– Множество норманнов покидает Ирландию, – осторожно промолвила правительница. – И намеревается осесть тут. Их следует остановить.
– Разгром Хаки вселит в них страх, – напомнил я.
Она пропустила мою неуклюжую лесть мимо ушей.
– Сестер не дает им воспользоваться рекой Ди, – продолжила Этельфлэд. – Но Мэрс открыт. Я хочу построить бург на его берегу.
– Удачная мысль, госпожа, – пробормотал я и удостоился взора, полного такого презрения, что залился краской.
Взмахом руки она отпустила меня, и я вернулся к жаркому из баранины. Я наблюдал за Этельфлэд краем глаза, видел твердую линию челюсти, желчно сжатые губы и задавал себе вопрос: как, во имя Господне, удалось ей привлечь моего отца и заставить людей боготворить ее?
