– Ну, ясно, – со вздохом сказал Кирьянов, опечаленный итогом разговора. – Тем не менее имеет смысл поговорить с соседями и сослуживцами… Возможно, они знают что-нибудь путное.
Я кивнула: конечно, эта работа в самый раз для нашего Кири – расспрашивать у соседей, кто что видел или слышал. Мне от одной мысли о такой работе становилось тоскливо на душе.
– А Анатолий Дмитриевич никогда не жаловался вам, что на работе у него проблемы? – неожиданно для самой себя спросила я.
– Нет вроде бы…
– И отношения с его шефом, главврачом клиники «Тан-мед», до сих пор никак не осложнялись?
– С Николаем Пантелеймоновичем? Нет, что вы! – Тут жена Ольховского улыбнулась. – Они всегда были в наилучших отношениях.
– Дружили?
– В принципе да. Вот сегодня… – Жена Ольховского вдруг умолкла, странно потупилась, вздохнула, и я заметила, что у нее из глаз вдруг закапали слезы.
– Ну что вы, успокойтесь… – Как всегда, Киря заметно терялся перед выражением человеческого горя. А ведь в его работе горе проще игнорировать, чем сочувствовать ему.
– Сегодня, – продолжала жена Ольховского сквозь слезы, – Толя должен был ехать на вокзал встречать его. Николай Пантелеймонович еще и не знает ничего…
– А куда ездил шеф клиники? – спросила я.
– В Берлин, – всхлипывая, проговорила жена Ольховского, – на международный конгресс стоматологов, Николай Пантелеймонович делал там доклад. Он звонил нам вчера днем, сказал, что все прошло успешно, что участники конгресса ему очень долго аплодировали…
– По телефону с ним разговаривал Анатолий Дмитриевич?
– Разумеется! – От удивления жена Ольховского даже перестала всхлипывать и уставилась на меня во все глаза. – А кто же еще?
– Ваш муж не завидовал Николаю Пантелеймоновичу, что тот едет в Берлин, а он остается дома?
– Нет, что вы! – Взгляд жены Ольховского стал еще более удивленным. – Чему тут завидовать? И потом, в Германию мы с Толей регулярно ездим… То есть ездили, – поправилась она испуганно, и из глаз ее снова полились слезы.
– Скажите, – заговорила я, подождав, пока женщина возьмет себя в руки, – а вы уверены, что с вашим мужем не происходило ничего необычного в последние дни? Может быть, он выглядел особенно озабоченным или утомленным, жаловался на какие-нибудь неожиданные проблемы? Или говорил вам что-то такое, чего раньше не было…
Жена Ольховского задумалась.
– Говорил! – с готовностью подтвердила она. – Толя говорил мне, что скоро случится в его жизни нечто… И мы или сильно разбогатеем, или… я не знаю что…
– Что? – не выдержал Кирьянов.
– Он так и не сказал мне ничего более. Он не был скрытным со мной, скорее наоборот, но в этот раз, как я ни старалась, ничего определенного не смогла от него добиться. Толя либо отмалчивался, либо отшучивался.
Кирьянов кивнул. Вид у него был разочарованный.
– Он никогда не упоминал при вас о чемоданчике? – спросила я. – Таком небольшом, типа «дипломат», обитом темно-коричневой кожей, довольно потертом на вид…
– Чемоданчик? – Жена Ольховского смотрела на меня изумленно. – Нет, про чемоданчик Толя ничего не говорил… С какой стати? И почему вы спрашиваете?
– Да так, – отвечала я неопределенно. – Может быть…
– Толя не упоминал про этот чемоданчик, – подчеркнула жена Ольховского. А затем вдруг добавила: – Но он приносил его домой. Как раз такой, какой вы описываете: коричневый, небольшой, типа «дипломат»…
– Приносил? – переспросила, ошалев от неожиданности, я. – Вы в этом уверены?
