– Мотив, начальник? – невинно спросила я. Затем не спеша полезла в карман, вытащила сигареты и стала прикуривать.
Солнце в середине марта уже довольно рано показывается из-за горизонта, и теперь, в восьмом часу утра, оно висело довольно высоко. Подъезд дома, возле которого мы стояли, находился как раз с восточной стороны, и его заливало потоками ослепительного утреннего света. Стоять и купаться в солнечных лучах было необычайно приятно, особенно ощущая, как пощипывает кожу морозный утренний воздух.
– Ужасно как портит людей служба в органах, – с печальным вздохом сказала я, выпуская облачко сизого табачного дыма. – Мы, Киря, между прочим, с тобой стариннейшие друзья, сколько дел вместе распутали, в скольких переделках побывали… И вот теперь ты собираешься завести на меня уголовное дело, быть может, даже посадить меня в СИЗО… И все без малейшей, сколько-нибудь серьезной улики!
– А что я еще должен делать? – ожесточенно спросил он. – С меня будут требовать, чтобы я раскрыл это преступление!
– Так ведь чтобы раскрыл, Киря! – сказала я с упреком. – То есть чтобы нашел действительно виновных, а не козла отпущения!
Кирьянов насупился и молчал с сердитым видом, не глядя в мою сторону.
– Я хочу знать то, что знаешь ты, – упрямо заявил он.
– А зачем? – возразила я. – Разве у тебя мало своих проблем? У тебя же наверняка лежит на столе заявление от какой-нибудь бабы Маши, у которой из погреба сперли банку соленых огурцов. Или есть в производстве дело на пьяницу и бомжа дядю Витю, который во время распития алкогольных напитков кого-то укаекал бутылкой по башке. Ну? Чем не поле деятельности? Расследуй сколько хочешь! А убийством Ольховского, уж позволь, займусь я сама.
– Ты? Займешься убийством Ольховского? – Кирьянов с такой неожиданной радостью и облегчением воскликнул это, что я не удержалась, прыснула в кулачок. Вот тебе и грозный подполковник милиции!
– Ну, если честно, то я еще не решила, – сказала я осторожно. – Я так понимаю, ты же мне не заплатишь по двести баксов за день расследования?
– Я тебе дам Почетную наградную грамоту «За помощь милиции», – пресерьезно отреагировал на мой ехидный вопрос Киря.
– Можешь ее повесить у себя в туалете, – спокойно возразила я. – Потому что я в своем всякую ерунду на стены не вешаю.
Киря тут же надулся и отвернулся. Стоя сбоку, я видела, как его лицо заливает краска. Я искренне жалела, что произнесла эти чересчур обидные слова. Ведь знаю же, что для Кирьянова честь его ведомства вовсе не пустой звук и что он искренне радуется успехам милиции и серьезно переживает ее неудачи. Однако что сказано, то сказано, и моему другу-подполковнику оставалось только одно: злиться на меня от всей души.
– Впрочем, я и правда еще ничего не решила, – сказала я, будто не замечая настроения Кирьянова. – В этом деле есть определенная зацепка, одна ниточка, которую я хочу попробовать раскрутить. Но только потому, что мне самой интересно узнать все мотивы этой истории. Если дело зайдет в тупик, ломать себе из-за нее голову я не собираюсь. Тем более – даром.
– Ладно, поступай как хочешь. Но сделай хоть что-нибудь! – крикнул Кирьянов мне вслед, наблюдая, как я сажусь в свою бежевую «девятку», чтобы отправиться домой. – Звони, если что… Я на тебя очень надеюсь!
В ответ я помахала Кирьянову рукой, отъезжая от подъезда дома, где жил и где этой ночью был убит зубной врач Анатолий Дмитриевич Ольховский.
