* * *
Вадим больше не видел Алику с той ночи. Она звонила ему в «Автослейд», просила о встрече. Но Вадим не мог прийти: слишком много накопилось ошибок в отчетах о продажах автомобилей, и начальник сделал ему уже второе замечание, по виду он был очень недоволен его работой. Вадим так до конца и не понял, спасал ли он Макса в тот день или боролся за свое предназначение, которое, по словам Художника, должно превратиться в дым. Так или иначе, но он не решился уйти с работы. Страх увольнения и потери только что обретенного мира, где все по-другому, оказался сильнее клеверных снов, которые могли и подождать несколько дней. Но страсть не умеет ждать, так же как и страдание.
Когда Вадим наконец вырвался к Алике на один вечер, его ждала лишь короткая записка в дверях: «Они нашли его картину в горах. Помнишь, я говорила тебе о выборе? К несчастью, свой я сделала семь лет назад. Я уезжаю увидеть его последний рассвет».
Алика не обещала вернуться, она знала, что никто не в состоянии выполнить подобных обещаний, ведь время всегда ошибается и не умеет сжиматься по велению нашего сердца.
Вадим почувствовал, как в ногах лопнули струны, и он медленно опустился на пол у двери ее квартиры. Он не помнил, сколько времени он провел, сидя на полу у ее запертой двери, может, ночь, а может, неделю. Иногда время перестает вдруг существовать. Особенно когда внутри обрываются струны.
Он очнулся ранним утром на ступеньках лестницы, прислонившись виском к обшарпанной стене. Стена была желтого цвета, и Вадиму почудилось, что где-то далеко в горах есть маленький музей, где стены и пол такие же желтые и обшарпанные, но это неважно, потому что напротив окна висит картина Художника «Рассвет в горах». И Алика медленно ступает по скрипящим половицам, протянув к ней руку. Пыль струится в воздухе, наполненном солнечным светом, и она улыбается. Улыбается ему, Художнику, а он по-прежнему смотрит на нее со своей картины. Теперь они снова счастливы. Ведь счастье – это войти в луч света в темных закоулках памяти.
Вадим еще раз подошел к двери и заглянул в замочную скважину. Ветер хлопал незакрытой в спешке рамой слепого окна. Рядом на мольберте он увидел законченную картину «Топь». Бог Солнца обрел черты Художника.
Все это походило на бегство. Только беглецом был он сам. Вадим не исполнил обещания, данного Художнику: не поднял город ее души из руин. Он слишком слаб для того, чтобы вести Алику за руку по дороге в незнакомое завтра. Тишину и покой его дней нарушал лишь ветер, он не умел, не научился страдать, значит, был недостоин и страсти.
Вадим вернулся к работе, осознав вдруг, что ослеп и заблудился в чужой судьбе, что ходит по кругу, исполняя чужое предназначение, которое тоже должно превратиться в дым. Он все чаще впадал в какое-то странное оцепенение, глядя в окно и забывая вносить цифры в отчеты о продажах автомобилей.
Он исчерпал себя, и теперь ему больше ничего не хотелось. Он лишь смотрел из окна шумного офиса во внутренний дворик, что спрятался в густой зелени деревьев. И каждый день наблюдал, как безногий инвалид из соседнего дома напротив выезжал в своей убогой коляске на улицу с мечтой погладить руками жесткую кору дерева, но с условием, что подойдет он к этой несчастной березе сам, на собственных ногах. Все, о чем мог думать Вадим все эти дни, – это ласкать шелковую кожу Алики. Но она не вернется уже никогда. Так же, как и сосед-инвалид понимал, что никогда не дотронется до шершавой коры выше, чем может дотянуться из инвалидного кресла. Какой малости иногда достаточно, чтобы сделать человека счастливым, и как невозможно многого мы все же при этом хотим.
