В дальнейшем, я старался не приближаться к местам наказаний и наблюдал за ними на расстоянии, так как встреча с драконом Тьмы поубавила у меня сил. Они, конечно, быстро восстанавливались, благодаря лаве, подобной бездонной пропасти энергии, но терять их снова желания не возникало. И летая по кругам ада, я всё безразличней стал воспринимать чужую боль и со временем вовсе потерял интерес к всевозможным наказаниям, погружаясь в раздумья.
Столько мук и страданий по велению разума, чья ипостась оказалась сильней. И только! Разве преступив закон, написанный кем-то подобным тебе, но всего лишь сильным, является таким преступлением, за которое ты должен страдать и выносить столь ужасные муки вечно? И вообще, является ли преступлением твой поступок? Законы мира имеет право писать лишь тот, кто сотворил этот мир, и больше никто. Но если Создатель мира и не собирался писать закон, оставив этот удел самим жителям. Тогда понятно, почему они написаны самыми сильными существами миров. Ведь главный постулат при таком подходе – кто сильней, тот и прав. Остаётся лишь поставить под сомнение справедливость этих сильнейших богов. Могли же найтись боги, недостойные власти, что завладели ею только для того, чтобы править в угоду себе и во вред миру.
Взять это окаменевшее существо с его творением. Оно даже не собиралось бросать вызов правящему богу. И только страх этого бога перед потерей власти стал причиной наказания несчастного.
Неспособность созданных законов соответствовать справедливости, которая и сохраняет равновесие, неизбежно приговаривает этот мир к уничтожению. Наверное, именно поэтому я чувствовал в своём сне боль миров, связанных между собой прочными нитями. Вся их боль от страданий несправедливо осужденных и обречённых на вечные муки в этом огненном мире. Скорее всего, необходимость возмездия за совершённое должна быть, и такое место как ад действительно нужно, но мученики могут наказываться только беспристрастно. Иначе, какой прок от такого многообразия истязательств. Да и вообще от этого царства мук и страданий, во главе которого воссел мой могучий брат.
Размышляя об этом мире, вдруг усомнился, что эти мысли принадлежат мне. Уж больно легко и гладко они текли в сознании, приводя к выводу о несправедливости существующей системы наказания, словно их кто-то вложил в меня. Но, возможно, знаний, подаренных Тьмой, было вполне достаточно, чтобы прийти к таким выводам. Не доверять своей матери я не мог. Причём, вполне отчётливо чувствовал правоту этих выводов и поэтому, отмахнувшись от закравшихся сомнений, решил возвратиться к Вельзевулу.
Всё сотворенное в этом огненном мире, да и оно само, питалось болью и страданиями, исходящими от обреченных. Ад, который не мог насытить свою прожорливую утробу, становился с каждым мигом сильнее. Вельзевула вполне устраивало такое обстоятельство дел и всё, чем он занимался, как я думал, так это наслаждением силой, вливающейся в него через лаву, являющейся ему плотью. Но всё же он казался чем-то недовольным и старался это скрывать. Я это чувствовал, находясь даже на расстоянии. Огненный мир был пропитан скрытым недовольством своего хозяина. Поэтому, возвратившись обратно, в огненный зал, я позволил себе расспросить об этом брата.
– Вельзевул! – обратился я к нему, как только влетел в его полыхающие покои.
– Наконец-то объявился! – вскрикнул он, показывая своё недовольство. – Ты где пропадал?
