– Хорошо, – проговорил он, оглядываясь, – мы с тобой все одно встретимся!
У двух берез Едигир нашел затаившихся нукеров, держащих в поводу коней, и только тут тяжело перевел дух, кинув взгляд на просветлевший небесный свод. Лишь Медная Стрела бога войны мигала возле самой земли, выбирая себе очередную жертву.
Со стороны луга послышался глухой медвежий рев и громкий топот сотен коней сотряс почву. Единой лавиной, тесня друг друга, промчались кони мимо них, а вскоре подбежал запыхавшийся Рябой Hyp.
Четверо всадников, горяча коней, скакали вслед за табуном, пропадая в белесом тумане. А в спину им была нацелена Медная Стрела бога войны…
Шел месяц Шабан года Еланелы – года Змеи, вползающий в Сибирь тихо и неспешно.
Новый день начался для Кучума из рук вон плохо.
Сперва донесли о бегстве пленного. Затем, войдя в шатер, он обнаружил там изрезанные подушки и похищенную шежере – его родословную, восходящую наследственными ветвями к самому Чингиз-хану. Разъяренный, Кучум вышел из шатра и недобрым взглядом обвел весь лагерь.
– Собачьи дети с мозгами ишака! – взвизгнул он и принялся хлестать плеткой по лицам и спинам стоящих у шатра двух стражей.
В это время притащили Ишкельды и Томасы, что упустили ночью Едигира. Они упали перед ханом на колени, вытянув руки, и умоляли пощадить их.
– Милостивый хан, – жалобно лепетал один, – он оборотень. Точно я говорю – оборотень! У нас на глазах обернулся совой и улетел в небо.
– Что ж, – недобро усмехнулся хан, – сейчас и ты за ним отправишься. На небо!
– Светлейший хан, – попробовал заступиться за своих юзбаши Амир, – мои воины видели под утро бродившего по лагерю медведя. Похоже, этот сибирец умеет вызывать зверей из леса, а может, и сам оборотился в сову.
– Такая большая сова, с железным клювом и огромными крыльями, – вновь запричитал провинившийся. – Помилуй, хан! В смертники пойдем, но оставь жить!
Но Кучум был непреклонен после стольких свалившихся на него бед и махнул рукой черкесу Мирабу, чтобы кончал с ними.
Мираб с торжествующей улыбкой схватил обоих за шиворот и потащил к огромной березе, через сук которой тут же перекинул две петли.
Обреченные Ишкельды и Томасы не желали умирать и верещали, как пара свиней на базаре. Но черкес быстро накинул на них ошейник петли и бросил взгляд в сторону Кучума, ожидая знака к началу казни.
Но тут к хану приблизился Алтанай и что-то горячо зашептал на ухо. Следом подошел белый, как полотно, Сабанак, которому не приходилось еще наблюдать расправы над ослушниками.
Кучум выслушал башлыка, бросил быстрый взгляд на Сабанака и махнул рукой палачу, приказывая приостановить казнь.
К осужденным направился Алтанай и торжественно произнес:
– Милость нашего славного хана не знает границ. Он дарует вам жизнь, но чтобы искупить вину, пойдете в отряд смертников.
Ишкельды и Томасы испустили вздох облегчения, а к ним уже спешил воин с двумя черными повязками в руках. Повязки одели помилованным на головы, затянув сзади двойным узлом. Теперь они должны были носить их не снимая, пока не искупят своего проступка подвигом. Их отныне будут посылать первыми в бой и в разведку. Но они остались живы.
Кучум, все еще не обретший доброго расположения духа, резко приказал юзбаши выступать согласно разработанному плану: часть из них должна идти к Кашлыку и перекрыть дороги, а остальные пойдут на захват ближайших улусов. Возглавит их сам Кучум.
