Мы помолчали. Качая головой, я спросил:
– Что ж она нашла в Старце.
– Так не был он о ту пору еще Старцем. Да и по молодости хорош собой был Лексей, тут уж ничего не скажешь. И охотник знатный. И на речи гладкий. Всем очи застил. Я-то знал его с младенчества. Приятельствовали даже. В разных передрягах побывали вместе. И, пожалуй, я, да Старец, что был допреж его, знали, что душа у Лексея с червоточинкой. Он, отходя лет десять тому, завещал старикам ни в кой не выбирать взамен него Лексея. Токмо Лексей всех опутал лестью своей. Он то умет. – Матвей махнул рукой, – А что там промеж него да Ефросиньи сталось? Как оно так сладилось? По добру ли? Да Господь ему судья. Боженько всем раздаст по заслугам их. От него не скрош ничего.
Так мои догадки насчет того, что в скиту нет уж того единомыслия, как казалось поначалу, подтвердились. Жизнь внутри общины имела много подводных течений. Имевшиеся конфликтные точки подспудно тлели и ждали лишь повода для того, чтобы вырваться наружу, вспыхнув пожаром. И лишь незаурядный политический талант Старца гасил назревавшие конфликты. Мне кажется, Матвей признавал талант друга юности и был ему даже благодарен за спокойствие в скиту. Он, как человек мудрый, понимал, что мир в общине гораздо дороже, чем чьи либо амбиции. Стоит лишь разгореться конфликту по самому пустячному поводу, как с единством, а значит с относительным благополучием общины будет покончено.
В скиту я занимался тем, чем скажет Матвей. Что-то починить, что-то унести, за чем-то сходить. Так как вскоре выяснилось, что у меня имеются определенные столярные способности, я стал помогать ему в изготовлении столов, лавок, полок. Это оказалось основным занятием старика. Кроме того в поселке имелся и свой гончар, который обеспечивал соплеменников крынками, тарелками, кувшинами и прочей керамикой. Женщины занимались прядением нити изо льна, крапивы, конопли, козьего пуха. Ткали на небольших домашних станочках полуметровые полоски ткани, из которых уже шилась одежда, вещмешки, одеяла, наволочки и прочее.
Не раз я слышал, как жаркую летнюю тишину вдруг раскалывал непонятный перезвон – цок-цок-бамм, цок-цок-бамм. Краткий перерыв, и сного цок-цок-бамм, цок-цок-бамм. Первый раз, услышав эти звуки, я в недоумении закрутил головой, выискивая их источник. Вскоре до меня дошло – это местный кузнец Трефилий приступил к своим обязанностям. Судя по недолго продолжающимся звукам – правит какой либо хозяйственный инструмент. Сам я в кузне до сей поры ни разу не был, но знал о ней со слов Митяя, который по благословению Старца подвизался там (без особого энтузиазма) молотобойцем. Надо будет познакомиться с Трефилием Киприянычем (его чуть ли не единственного в скиту даже за глаза величали по имени-отчеству). Навыки по работе с раскаленным металлом мне пригодятся. Меня больше интересовал даже не сам процесс ковки, а закалки и последующего отпуска металла.
Почти у каждой избы небольшой пристрой, в котором содержатся коровы, козы и куры. Иной живности, не считая своры добродушных, но вечно голодных псов, я не видел. Пасли двух первых в основном подростки, в помощь которым отряжалось несколько пацанов помладше. Девочки лет с пяти помогали матерям по дому. Кроме того, как я узнал несколько позднее, у общины имеется огород, несколько полей и даже небольшой сад. В поле, в километре от скита на одной из расширенных искусственно полян, росла рожь, лен, конопля, неплохой картофель. В огороде выращивали репу, свеклу, капусту, огурцы, лук, петрушку, еще что-то. Причем за тем, чтобы овощи не вырождались, строго следила пара старух: крикливая Прасковья да подслеповатая Марфа. Они из каждого урожая на семена тщательно отбирали наиболее крепкие и здоровые экземпляры. Причем полномочиями были наделены весьма широкими и без их согласия никто не мог, даже на своем участке, ни начать сев или посадку, ни приступить к сбору урожая. Прежде чем убрать урожай в закрома его в обязательном порядке предъявляли этим эмпирическим агрономшам. Под их руководством весьма успешно осуществлялась и подкормка земли поставляемым скотом удобрением.
