– Я все вижу. Все вижу! – прокричал он в окошко. – Совсем ты не спишь, ты мне наврала. Я скажу папе, он тебя побьет.
Они в ужасе подняли головы. Жак отскочил от матери, а она попыталась прикрыться одеялом.
– Все вижу, все вижу, не обманешь! – кричал Джулиус.
Сердце его бешено колотилось. Он спрыгнул с лестницы, распахнул окно в коридоре и высунулся наружу. Вон отец подходит к парадной. В тусклом свете фонаря видна его долговязая согбенная фигура. Еле переставляет ноги от усталости. Бедный отец, как же он разозлится. Джулиуса трясло от ярости. Он высунулся посильнее и закричал:
– Отец, отец! Беги сюда, скорее, мать лежит на матрасе с Жаком Трипе!
Отец поднял бледное лицо и непонимающе уставился на Джулиуса.
– Быстрее, быстрее! – кричал тот, нетерпеливо дергая ногами. – Они лежат на матрасе! Я в окошко видел!
Его схватили за волосы, оттащили от окна. Лицо у Жака было красное, опухшее.
– Замолчи, болван, замолчи, – прошептал он, тряся Джулиуса, будто крысу. – Я тебе сотню су дам. Да все, что угодно… – Неожиданно он разжал руки, прислушался и глянул вниз через перила.
Они сотрясались – кто-то бегом поднимался по лестнице.
– Это отец! – завопил Джулиус. – Отец! Я сказал ему, что видел тебя и маму. Он тебя побьет!
Жак Трипе попятился к стене. Лицо его побелело, будто от него отхлынула вся кровь, да и вид у него был какой-то странный. Внизу уже показался отец в промокшей и забрызганной грязью форме. После каждого его шага на ступеньках оставались темные лужицы. На мокром от пота лице сверкали глаза. Он оттолкнул Жака Трипе, даже не взглянув на него, и прошагал в комнату. Джулиус – за ним. Потом отец закрыл дверь. Жак Трипе за ней как-то странно всхлипнул и в ужасе помчался вниз по лестнице, а потом, наверное, и по городу, не разбирая дороги. Мать, перегнувшись через матрас, торопливо расправляла одеяло. Волосы ее спутались, лицо было опухшим, как у деда, когда тот выпивал.
– Не верь ей. – Джулиус сжал отцовскую руку. – Она лежала тут с ним. Я знаю. Я видел.
Отец оттолкнул его и, ни слова не говоря, направился к матери.
– Нет, – молила она, выставив вперед руку и пятясь к стене. – Нет… нет…
Отец схватил ее за шею, подмял под себя; тело ее странно изогнулось, одна нога зацепилась за другую. Отец сжимал руки все сильнее, мать задыхалась и кашляла, лицо ее побагровело, в выпученных глазах застыл ужас.
– Давай, давай! – кричал Джулиус. – Так ей и надо! Так ей и надо! Сделай ей больно, сожми ее!
Отец швырял ее туда-сюда, будто тряпичную куклу. Туфли упали с ее ног, босые пятки барабанили по полу. Она пыталась вдохнуть, издавая ужасные звуки. Скрюченная, с вылезающими из орбит глазами, она выглядела отвратительно.
– Давай, давай! – кричал Джулиус.
Неожиданно отец разжал руки, и она тяжело упала на пол, раскинув ноги. Язык у нее вывалился изо рта, лицо почернело. Она лежала совсем неподвижно, с оскаленным ртом, похожая на кролика, которого дед однажды придушил в полях за Пюто. Тяжело дыша, отец опустился на стул и вытер пот со лба. Джулиус потрогал мать ногой. Она не шевелилась.
– Ты, наверное, ее убил, – сказал он.
Отец не произнес ни слова.
Наконец он встал, налил воды в таз и окунул в него лицо, а потом всю голову. Вода залилась ему под рубаху.
– Тебе, наверное, тепло, – сказал Джулиус.
Отец вытерся полотенцем, налил воды в стакан и с жадностью его осушил. Потом посмотрел на мать, лежащую на полу.
