Путь. Книга 2 - страница 20

Я опустился около обильно политого багровой жидкостью камня, и, положив на тёплую поверхность руку, ощутил огромную мощь, скрытую в его чреве. Мгновенно предо мной пронеслись картины прошлого, ярко отображающие жестокие казни людей. Всего за миг я успел почувствовать страх и боль тысяч хладнокровно разрубленных жертв, услышать крики отчаяния и восторженные вопли безумной толпы. Отпрянув от камня, я положил ребёнка на площади, а сам взгромоздился на вершину храма около каменного изваяния дракона, заняв удобную позицию для наблюдения.

Ночь не торопилась отступать. Тишина иногда нарушалась от редких звуков, издаваемых лесными тварями. Я поднял взор вверх и вновь предался наслаждению звёздным небом, ожидая, когда люди обнаружат спящего ребёнка.

Ждать пришлось недолго, или мне показалось, что время пролетело незаметно, пока я всматривался в бесконечность среза Сущего. Человеческий отпрыск проснулся и заплакал, видимо, не найдя рядом мать. Его переполнял страх и отчаяние. Сквозь плач ребёнок звал мать, но вместо неё из храма вышел человек в одеждах жреца. В руках у него горел факел. Он медленно подошёл к ребёнку, затем стал освещать площадь в надежде увидеть родителей. Обнаружив, что площадь пуста, и виновник нарушения тишины подброшен, жрец поднял плачущую находку и скрылся в храме.

Я продолжал взором следить за ребёнком. Служитель погибшего бога прошёл длинным, освещённым факелами коридором, и, войдя в просторное помещение, оставил ребёнка возле пустующего трона; сам, пройдя между колонн, покинул зал через узкий проход другого коридора. Ребёнок перестал плакать то ли от усталости, то ли от впечатлений, которые вызывал сверкающий роскошью интерьер храма. В центре зала располагалась каменная чаша. В ней горел огонь, свечение которого отражалось от стен, колонн и всего начищенного до блеска убранства. Человеческий отпрыск, раскрыв рот, с любопытством рассматривал необычное жилище, в котором ему бывать не приходилось. Но в одиночестве он пробыл недолго. В зал неспешно вошёл правитель народа, которого я видел во время жертвоприношения. Одетый на этот раз в алые одежды он прошёл к трону в окружении нескольких жрецов, среди которых был и нашедший ребёнка служитель погибшего бога. Усевшись на трон, правитель жестом подал команду, чтобы к нему подвели находку. Один из жрецов расторопно подбежал к ребёнку и, взяв за руку, подвёл к господину.

– Где родители девочки? – спросил правитель.

– Неизвестно, – ответил нашедший ребёнка жрец. – Я нашёл её на площади. Она плакала, звала мать, но никого рядом не было.

– Подготовьте её, и можете быть свободны, – приказал правитель.

Один из жрецов подошёл к девочке и лёгким движением кисти бросил ей в лицо какой-то порошок. Ребёнок, мгновенно потеряв сознание, обессилел и плавно упал на пол. Остальные храмовники засуетились и по очереди покинули зал. Спустя некоторое время они принесли ванну с водой, в которую положили уснувшего ребёнка и, раздев, тщательно вымыли. Затем жрецы отнесли человеческого отпрыска на постамент около трона и крепко привязали за руки. Затем, забрав ванну, покинули зал.

Правитель неспешно подошёл к бесчувственному ребёнку и достал нож. Я устремил взор в душу этого человека и увидел нечто уродливое, вызывающее отвращение. Душой эту сущность назвать было трудно, так как нитей, на которых зиждется любая жизнь, имея начало Тьмы или Света, практически не осталось. Вместо них находилась серая перетекающая из самой в себя сущность, полностью охватившая разум и подчинившая волю человека. Пороки переплелись в ней, пытаясь поглотить друг друга, заняв собой всё вместилище, но вместо этого образовывали нечто омерзительное, противоречащее жизни. В человеке не было ни Тьмы, ни Света, лишь ненасытная хмарь, заменившая душу, желающая одного – убить. Правитель занёс нож над ребёнком и собирался нанести смертельный удар. Выяснять, что он собирался делать дальше, съесть умерщвлённую плоть, как говорили упыри, или только выпить кровь, я не стал. Расправив крылья, я влетел в храм, и, опустившись за спиной жаждущего чужой смерти человека, произнёс шёпотом: