– У тебя не бывает состояния мути в голове? – спрашивал я Марка. – Как будто бесконечная стена тумана, где не видно, куда ступить, и что делать.
– Ты что, гордишься, что у одного тебя? – отвечал он. – У нас весь народ, как во сне.
– Я не об этом. Привязанный к чему-то крепкими цепями, перестаю чувствовать, что в меня кидают ножи – кто? Неумолимая природа? Так называемое общество? Во мне нет острого неприятия этого морока. Словно это я виновен, как думают верующие, а не мир виноват.
И правда, чего здесь больше, вины сложившихся чудовищных условий нашего прозябания, или самого народа, не умеющего устроить нормальную жизнь? Как замороженный, вижу все натуральной картинкой, исчезают метафоры, то есть прояснение смысла в бездушной вещи.
В таком состоянии у меня в голове нет мыслей, никого не люблю. Неужели все люди так же плавают в тумане своего неведения, и делаются определенными, лишь когда зарываются в тепло близких и друзей. Как во мне, например, появляется смысл при общении с моей подружкой. Или в некоей расположенности к Марку.
– А ты обозлись, как после пощечины. Обнаружь себя перед обрывом – вот-вот рухнешь!
– Вообразил. Уже лучше!
– Я всегда на краю бездны! – вдохновлял сам себя Марк. – И потому настороженно ясен.
– Зачем уж так, у бездны? – вмешивается Юдин. – Можно и без обрывов, спокойно работать.
Мы не знаем его имени, всегда его зовут по фамилии, неизвестно почему. У него подвижное лицо, и прячущийся взгляд, словно в глубине себя он не чувствовал твердого основания. Он служит в пресс-службе Корпорации. Страстно желая прославиться, приходит к нам с грандиозными идеями объединения расколотой нации – общими проектами, не терпящими конкретности, хотя за ними спрятана странная уверенность в успехе. В его проектах "задействованы" губернаторы, отраслевые начальники, которые и слыхом не слыхивали о своем участии.
Завхоз Матвей, увалень с крепкой приземистой фигурой и морщинистым лицом, вмешивается:
– Я, вот, тоже всегда ясен. И не вижу ничего плохого в этом.
Еще не старый бухгалтер Петр говорит добродушно, отрываясь от своих ведомостей:
– И потому глуп.
Он немногословен, не любит пустые разговоры. Перед ним сотрудники чувствуют себя нашалившими мальчишками. Им хочется похвастаться перед ним какими-нибудь успехами. Его авторитет непонятен, вроде бы ничего такого не делает.
Марк подначивает Матвея:
– Как ты, Мотя?
– Что, как? Хорошо живу.
– Запивает, правда, – отрывается от своих бумаг Петр. – И жену бросил.
– А что, деньги справно высылаю. Зубы ей вставил.
– Ничего, – возвращается к бумагам Петр. – Перемелется, мука будет.
Марк всегда вышучивал Матвея:
– В тебе остался комплекс старых представлений о морали и справедливости, как у злобного пенсионера. Может быть, это просто зависть? Узкое пространство внутри.
– Все свое ношу с собой, – огрызался Матвей.
Он сидел за своим стареньким компьютером, и удивлялся, когда на экране сами собой появлялись какие-то иконки:
– Глянь, вылетают рекламки. Завлекают, гады!
– Дурак, ты отключен от интернета, – смеялся Марк. – Это все встроено внутри.
Матвей испуганно отпрядывал, когда комп неожиданно заговорил голосом Алисы: «Чем могу помочь?»
– Налетели со всех сторон! Откуда?
Он наделял компьютер сверхчеловеческой силой. От него прятали свои компы, чтобы он не порушил файлы.
Матвей четко различает, где его мировоззрение, почерпнутое из телевизионной пропаганды, и где чужое – враждебное, пятая колонна, которая прикрывает свои интересы словами о родине. В нем есть что-то неистребимо цепкое, расчетливо холодное. У него есть семья в родном селе.
