Путь стрельбы - страница 9

Подняла на её рявк мрачный взгляд, который «фигли орёшь?» Бабуля, поймав взгляд, всё так же резко:

– Ты, видать, забыла наш уговор. Я. Ничего. Никому. Не. Рассказываю. Ты. Ничего. Никому. Не. Рассказываешь. Ни намёком. Ни вопросом. Ни показом, что знаешь. Помнишь такой уговор? Аль память просношала?

Опустила взгляд обратно. Буркнула ей старую обиду. Самое время про неё напомнить, чтобы выбить обещание – никому.

– Не сношала. Только вот ты, помниться, как-то с закосячила этот договор-то.

Бабуля, откинувшись на стуле, пробурчала в тон:

– Ну, извини. Как-то не придумала я, дура старая, как бы занести в Сашеньку Шкурника понимание, что дочь надо на спорт, а то издрочиться, и при том не спалить ему, что ей в тринадцать мужика захотелось. Надо было Машку-дуру подключать, чтобы она про целку твою на всё село раскудахталась? Или как?

Мрачно буркаю положенное:

– Не надо так про маму. Пожалуйста.

Бабуля:

– Ладно, маму не трогаю. А в целом-то чё мне надо было, а? Ну давай, ты вот типа взрослая такая решалка. И как вот то надо было решать?

Ну, вот. Договорились, что я взрослая, можно добивать жалобой на эффекты от нарушения ею договора.

Вскинула взгляд и яростно рубанула ей в глаза правду-матку:

– Не знаю. Только каждый раз, когда брилась, мелькала мысль назло отцу в лесбиянки податься.

Бабуля скептически задирает бровь, проникновенно спрашивает:

– С концами?

Взрываюсь типа яростью:

– С руками, ять!

Пару секунд играем в гляделки. Я – типа злюсь, она – типа удивляется. Бабуля улыбается уголком рта. Я – тоже. Расплываемся в улыбках.

Потом Бабуля встала и пошла ставить чайник.

А я в очередной раз задумалась – все, что вколачивала в меня репетитор по общению и этикету, вряд ли уложилось бы, если бы не практика с бабулей. Только она понимала, что я делаю, и охотно игралась со мной в общение.

Через пяток минут бабуля вернулась с чайником, пепельницей, «беломором» и «парламентом». Села, закурила, подвинула мне парламент с зажигалкой. Буркнула облачком дыма:

– Видно, что курить хочешь. Меня-то не пались, а?

Секунду подумала, поняла, что она права, и она-то не осудит. Достала из рюкзачка свои, закурила. Буркнула в тон:

– Скурюсь я с этой хренью.

Бабуля врубила спокойный деловой тон:

– Поподробней.

Пока собиралась с мыслями и духом, мозги на автомате выдали ей напоминалку «никому не говорить»:

– Кстати, на выпускной я таки собралась было переспать с Кариной. Только она набухалась и срубилась.

Бабуля так же ровно:

– Ага.

Не прокатило. Тогда, чуть смущённо:

– Это я так, издалека подползаю к теме.

Бабуля, ровно, очень внимающе:

– Ага.

Вздыхаю и начинаю издалека:

– Короче, я, как отец квартиру снял, как-то поняла, что он это добро дал на парня завести. Ну и… в общем… не суть.

Тут начало накатывать – и сами сны, и то, что счас я расскажу, что со мной плохо, и что кто другой пошлёт к психиатру. И даже про бабулю не была уверена.

Взгляд сам собой упал в кружку. И типа кружке начала рассказывать:

– В общем, через недельку, как начали спать, мне сны начали сниться. Кошмары. Очень чёткие и реалистичные. Со всеми эмоциями, мыслями, ощущениями… точней, один и тот же сон с вариациями.

Добила сигарету в пару затяжек. Затоптала, отхлебнула. Собралась с духом и посмотрела на бабулю. Потому что вот это был момент, когда ещё можно соскочить и навешать лапши, если она не хочет верить, что меня сводят с ума сны.

Бабуля сидела неподвижно внимая. Чуть-чуть добродушно, но в целом – просто внимая.