Вскоре мы обнаружили лесенку, которая манила нас вниз.
– Это тоже часть экспозиции? – засомневалась я. – Спустимся, Вик?
– Раз никаких запрещающих знаков нет, значит можно. Пойдём.
Внизу недвижно стояли первые сумбарины – узкие и тесные. Некоторые из них были построены в начале прошлого века, так что они застали и пережили Первую мировую войну.
Ох, с моей боязнью закрытых пространств от вида музейных моделей становится не по себе. Кажется, что так душно и тесно жить в этих металлических капсулах, да ещё погружаться в равнодушную холодную толщу воды. По наивности я думала, что и современные подводные лодки тоже небольшие. Пока не пообщалась однажды с человеком, который служил в морском флоте; он рассказывал, что сумбарины могут быть размером с многоэтажный дом, так что даже забываешь, что находишься в глубине моря. Впрочем, я всё равно не отважилось бы на такое плавание.
Тем временем лесенка-чудесенка уводила ещё ниже. Почему-то исчезли надписи на английском, остались только на немецком; а вместо необъятных светлых залов мы очутились в узких, извилистых коридорах, освещенных желтоватым светом тусклых лампочек. Что же тут может быть? Аппараты, которые исследуют земное ядро? Оказалось, мои догадки были недалеки от истины – в подвальных залах можно было досконально почувствовать сложность шахтёрского ремесла. Очутившись здесь, я вспомнила, как, будучи подростком, читала книгу Евфросинии Керсновской «Сколько стоит человек». Она писала о том, как в начале 1940-х годов ей пришлось покинуть родную цветущую Бессарабию – её арестовали как помещицу и отправили в тюрьмы Сибири. Там она осваивала самые тяжёлые мужские профессии – работала в морге, затем в шахте. И «шахтинские» главы почему-то были мне особенно интересны. Читая, я отчётливо представляла, как всё это происходило – как изнурённые, полуголодные люди спускались в темноту и тишину, бурили шурф, обрабатывали забой, чудом спасались от обвалов и наводнений, переживали смерть тех, с кем работали бок о бок. И при всём при этом искренне любили свою работу.
Теперь я могла видеть шахту воочию.
Здесь, внизу, были воссозданы повседневные моменты из жизни горных мастеров: вот крепильщик устанавливает перекрытия в забое, а проходчики вручную отгружают уголь в деревянные вагонетки. Все они в протёртой одежде, на головах – лёгкие кепки, которые никак не смогут защитить от падающих камней. Видимо, так работали в шахтах, когда эта профессия только появилась. В гнетущей темноте, грязи и неизвестности – выйдешь ты сегодня живым наверх или нет. Мы с Викой притихли.
Но с каждым шагом картина становилась всё более обнадёживающей: мы шли мимо широких и ярко освещённых шурфов и забоев, где современных рабочих защищали прочные шлемы и специальные маски. И хотя их труд по-прежнему тяжёл и опасен, сейчас в шахтах много техники, которая облегчает участь горняка, вроде скреперов с большими ковшами, огромных лебёдок и других прибамбасов, которые, наверное, ужасно интересны мальчишкам.
***
Выбравшись наверх, мы очутились в краю мельниц. Здесь было светло; после шахты нужно время, чтобы привыкнуть. Сквозь длинные, высокие окна лилось солнце, под старыми мельничными колёсами журчала вода, и я, наконец, выдохнула с облегчением.
Были здесь и более современные механизмы с какими-то трубами, шестернями и валами, так что порой возникало ощущение, что очутился внутри огромных часов. Меня очаровала самая большая из старых деревянных мельниц – своим размеренным ходом и уютным поскрипыванием она напомнила мне светлые детские сказки, в которых всегда обретаешь счастье, что бы ни происходило.
