***
А потом мы попали в залы, по которым можно изучать физику – сообщающиеся сосуды, всевозможные маятники, оптические фокусы… Никогда у меня не было склонности к точным наукам, но физику я любила за её конкретность и приближенность к жизни. И до сих пор я помню нашего преподавателя – прекрасного Владимира Владимировича Сперантова – улыбчивого и тёплого, с живым взглядом. Ему было за семьдесят, когда он преподавал у нас. Мне казалось, что он пришёл к нам прямиком из XIX века, настолько он был с нами по-рыцарски галантен, уважительно называл нас, двенадцатилетних школьников, на «Вы», и всегда отвечал на все вопросы, включая самые смешные. А мне тогда действительно очень хотелось узнавать о том, как всё устроено в мире, и каждый урок я спрашивала: «А как тяжёлый самолёт держится в воздухе и не падает?», «А почему нельзя прыгнуть с балкона с зонтиком как с парашютом?», «Как работает центробежная сила?», «Как возникают миражи в пустыне?». А мои одноклассники в это время были одержимы идеей вечного двигателя и каждый раз придумывали варианты как его создать. И Владимир Владимирович всегда воспринимал нас всерьёз, обсуждал с нами мои вопросы и гипотезы мальчиков и старался сухую теорию объяснять на пальцах и живых примерах.
А однажды он устроил нам праздник – взял наш класс с собой в университет недалеко от станции метро Спортивная (где он тоже преподавал), чтобы показать вживую разные физические явления – например, броуновское движение или опыты с вакуумом. Помню, как мы смотрели, затаив дыхание. И самым ценным были не только эти эксперименты, но то, как В.В. стремился «заразить» нас своей увлечённостью.
Притом, что всю жизнь он посвятил именно физике, Владимир Владимирович оказался разносторонним человеком: моё восхищение достигло поистине космических высот, когда я узнала, что в свободное время он играет на пианино и рисует картины. «Чего и вам советую, – доброжелательно прибавил он. – Очень развивает правое полушарие. И в целом искусство – прекрасная и незаменимая вещь».
***
Проведя в Немецком музее полдня, мы с Викой поняли, что так вот, с наскока, нам его не покорить – мы успели увидеть только четверть экспозиции.
– Давай посмотрим ещё один зал, какой-нибудь самый интересный, и на этом закончим, – предлагает Вика.
– Мне подходит, – соглашаюсь я, чувствуя, что изрядно устала и проголодалась.
Мы единодушно выбрали космонавтику и не прогадали.
В полутёмных залах сияли макеты кораблей, а чуть дальше, в густой темноте парил космонавт. Жёлтый фал, как пуповина, уводил куда-то в черноту, к ракете. Наверное, местные жители, попав сюда, представляют какого-нибудь известного немецкого космонавта, но я сразу вспоминаю Леонова, который первым вышел в открытый космос и чудом остался жив.
***
Из музея вышли совершенно обалдевшие; Вика поспешила на встречу с местными каучсёрферами, а я без сил повалилась на скамью в тени. И почему хождение по музеям считают отдыхом? По-моему, когда смотришь интересную экспозицию, то неизбежно эмоционально включаешься, впечатляешься, и это, между прочим, – серьёзный труд. Может быть, я, как человек эмоциональный, именно так хожу по музеям, но в эмоциях и переживаниях для меня как раз и кроется смысл таких вещей, главное их удовольствие.
***
Скоро пойду встречать Антона. В запасе ещё два часа и я, млея от солнца, иду по улице Museumsinsel (слово это переводится как «остров музеев»). На этом острове, помимо музеев, несколько приятных галечных пляжей. Так непривычно, что можно купаться в самом центре города. У нас мало кто отважился бы поплавать в Москве-реке – слишком уж грязная она для подобных подвигов. Но воды реки Изар бегут с альпийских гор, поэтому купаются здесь все от мала до велика.
