– Я выбью из него эту дурь, – проворчал он, но даже тогда, будучи ребенком, я знал, что отец не добьется своего.
Однако что меня завораживало более многого прочего, так это звезды. После захода солнца я ложился на траву и пристально, с упоением разглядывал созвездия в ночном небе, проводя воображаемые линии между вспыхнувшими звездочками и гадая, кто обитает – если, конечно, обитает – на этих светящихся конфигурациях. По ночам мне снилось, что я плыву по мерцающему небу путешественником во тьме, глядя на земной мир с орбиты, высоту которой я по малолетству не мог определить. А когда я заявил родителям, что со временем переселюсь на небо и буду жить среди звезд, они только рассмеялись в ответ: «Дурачок ты наш».
Близнецы заинтересовали меня сразу, со дня их появления на свет; закутанные в пеленки, они глядели на меня пристально, и любопытство было написано на их личиках. Наверное, оттого, что Юлиу не питал приязни ко мне, я вознамерился стать добрым братом малышам и вскоре сделался их защитником и покровителем. За это моя сестра Андреа обозлилась на меня и, снедаемая ревностью, она с упоением мучила близнецов. Естественно, моя мать радовалась, наблюдая, как ее сын печется о братике и сестренке, в отличие от отца – он находил мою заботливость ненормальной для мальчика, но возиться с малышами не запрещал. За несколько месяцев близнецы набрали вес, и мы более не сомневались: малыши справятся с опасностями первого года жизни; вскоре они превратились в крепеньких, шумных членов нашего семейства.
Туго пришлось Флорине – вскоре после рождения близнецов она заболела и слегла. Ее душераздирающие стоны приводили меня в ужас, напоминая о ночи, когда она рожала. Я боготворил свою мать и был убежден, что она опять на пороге смерти. Отец тоже испугался и вызвал лекаря, который из крапивы и разных кореньев приготовил для больной снадобье с мерзким запахом и велел ей лежать, не вставая, до тех пор, пока ее тело не излечится от тяжких испытаний многими беременностями. Дня через два-три лекарь снова навестил мать, и я подслушал его разговор с отцом: горячка утихла наконец, но боль оставалась настолько острой, что лицо матери посерело под стать глинобитным стенам в нашем скромном жилище.
– Должен тебя предупредить, Мариус, – сказал лекарь. – Если она опять понесет, и она, и ребенок умрут. Это наверняка. Не ложись с ней, разве что риск ее потерять тебя не смущает.
Отец сидел у очага, хмурился, размышляя.
– Она больше не может быть мне женой? – горестно спросил он, ибо Флорину он любил самозабвенно, и никого, более преданного своей жене, в нашей деревне не водилось.
– Отчего же, может, – ответил лекарь. – Но не в супружеской постели. Стряпать, наводить чистоту, латать одежду она не разучилась, эти женские обязанности ей по плечу, но удерживайся от близости с ней, если хочешь, чтобы она выжила. Ее чрево изрядно пострадало при рождении двух последних младенцев, еще одной такой напасти оно не выдержит. Просто треснет, яды попадут в кровь, и твоя Флорина умрет в страшных мучениях.
– Тогда я больше к ней не притронусь, – объявил отец, вставая, и решительно кивнул, словно заключая священный пакт со своим создателем. – Без прибавления потомства я обойдусь, но не без Флорины.
– Ты можешь иметь столько детей, сколько захочешь, – напомнил ему лекарь. – Но не со своей женой. Существуют и другие женщины. Нельзя лишать себя естественных мужских надобностей. В городах вокруг полно девушек в брачном возрасте, особенно с тех пор, как мы потеряли столько мужчин в сражениях с римлянами.
