Он решил нарушить молчание и успокоить ее мысли: пусть она сохраняет спокойствие, пока не поправится. Пусть не беспокоится насчет денег. Лицо ее помрачнело: сеть ее ресниц тщетно старается скрыть какое-то недоброе видение. Она пошевелила пальцами в его ладони. Мелкие капли пота выступили у нее на висках. Собачий язык? Да, да… Пусть она не беспокоится. Затем она закрывает глаза и обретает отдохновение в грезах… Дымка над крымскими пейзажами, приводящая в беспокойство волосы и мнущая голубые ленты. Он вынул из кармана какую-то коробочку. Там был золотой браслет с резным изображением собаки на агатовом камне. Надевая браслет ей на руку, он ласкал ее запястье с невыразимой нежностью. Она приподняла веки, рассеянно поглядела на него и снова предалась своим сладостными грезам. Словно серебро струилось с ее чела, на котором осталась только гордость.
Он вернется. Найдет время и вернется.
Он заплатил администрации больницы за лечение на месяц вперед и попросил присматривать за браслетом больной.
День был тусклым. Он сел в коляску и вскоре был уже во дворце Шенбрунна.
В монастыре августинцев совершился молебен Господу за мир в этом мире, молитва о неизведанной душе человеческой, а затем удар колокола приветствовал его мирскую заботу и замкнулся сам в себе.
При подъеме они задержались и посмотрели на лежавшую в туманной дымке Вену. Он стоял рядом с ней, исполненный теплоты, любуясь тайком ее красотой, ради восхитительной гордости которой потрудилось столько поколений…
Он сказал, указывая на монастырь:
– Во времена Карла V с душой человеческой еще считались. Это самая надежная корона Вены, Роксана…
– Говорят, он хотел воздвигнуть здесь второй Эскориал и пригласил для этого Донато Аллио…
Он поглядел на нее, прикрыв глаза, словно защищая их от солнца, пытаясь разглядеть в ней нечто ускользающее.
– Все скрывает в себе собственную судьбу, Роксана… – сказал он как-то устало.
– Неужели ты не веришь в человеческую устремленность? – ответила она с улыбкой.
– Я верю в человеческую суетность, Роксана…
Она не ответила.
Они прошли по роще. В этот укутанный дымкой час роща стоит без движения, бездыханно. Пламенный октябрьский день медленно исходит над седым Дунаем и его кровавое дыхание затуманивает кружева Вадлингбаха и Кирлингбаха, беспокойно спешащих принести свои воды в его таинственные объятия. Облака на западе пытались скрыть сумраком солнце, рассыпавшее измельченное золото над Веной, но солнце успело прорезать их бесчисленным множеством прозрачных пурпурных лент. Благородный Клостернейнбург, увенчанный бесценной короной семи веков, – восхитительная смотровая площадка, с которой душа человеческая созерцает лукавый город, познавая его взбалмошную историю.
Они углубились в кипарисовую аллею, а затем присели на лавочке. Она была одета в оранжевое муслиновое платье очень простого покроя с широким белым кружевным воротником. Лицо ее было бледным, почти измученным, но таинственный блеск глаз придавал ему какую-то силу. На устах ее все еще пребывало то медоточивое ощущение свежести, которое придает смысл даже самым простым словам. Но когда она, подняв голову с неосознанным выражением своего превосходства, завела разговор о здоровье белокурой императрицы Елизаветы, он сумел найти время, чтобы обмануть ее взгляд и привести свои чувства в порядок. Он сидел, сплетя пальцы рук на согнутом колене. Заметила ли она его растерянность?
