По крутой горной тропе с высеченными в камне ступеньками и всевозможными уступами монахи поднимались в заброшенный, теряющийся в каменистых лабиринтах город. Город, который после смерти Митула и Дугпа-Мары так же покинули их сыны, слывшие в народе семейством недосягаемых злобных воинов. Оставшись без правления колдуна они, опасаясь такой же смертельной участи, коя постигла их отцов, разрознились, и новоявленные колдуны да шаманы населили предгорья. Таким образом, зло не исчезло совсем, а только притихло, затаилось, ожидая своего часа. И день ото дня всё больше и больше возрастала чёрная сила колдовских, ещё больше озлобившихся, отпрысков.
Отряд монахов поднимался вдоль ужасающей стены, выложенной из камня и торчащих из неё человеческих костей. Черепные зеницы будто наблюдали за идущими и полыми глазницами сопровождали их. Монахи шли по длинным коридорам, стены которых были в изобилии увешаны отрубленными человеческими конечностями. Город-крепость километрами вился в каменную глубь множеством залов и пещерных жилищ, высеченных прямо в скалах. Минуты следования по горному нутру утомительно тянулись, будто вечность, и монахам казалось, что колдун Дугпа-Мара пришёл из небытия и всем этим окружающим их ужасом напоминает о себе.
Душераздирающие стоны послышались за одной из дверей. Оракул-Саду остановился, прижав к губам указательный палец, велел этим жестом следующему за ним отряду монахов, чтобы соблюдали тишину. Сквозь щели вокруг дверей тянулись тёмные тени – тени людских душ, загубленных колдуном и сгинувших в этих каменоломнях. Оракул-Саду резко распахнул таинственную дверь, нарушив гробовую тишину, и тени, наполняющие комнату, с шумом вспорхнули, закишели в спёртом пещерном воздухе, наполнили гулом пространство и заметались в полете от стены к стене, а потом стали вылетать из помещения.
Пустые глазницы черепов, которые были развешаны на стенах, вспыхнули огнём и жадно воззрились на вошедших в этот зал.
Тайная комната колдуна Дугпа-Мары предстала пред ними во всём шокирующем виде. Каменные уступы, застеленные окровавленными козьими шкурами, как немые свидетели чёрных месс колдуна хранили на себе следы казни ни в чём не повинных жизней, забранных колдуном. Смердящий запах смерти, гнили и тления разложившихся тел резал ноздри. На возвышающемся у центральной стены троне колдуна стояла огромная мраморная глыба, служащая колдуну то ли алтарем, то ли местом для жертвенных подношений. На этой каменной столешнице лежала толстая магическая старинная книга, страницы которой, сделанные из человеческой кожи, сочились сукровицей, растекающейся по мраморному глянцу и капающей на пол. Вокруг этой книги лежали мунды и стояли капалы – чаши из человеческих черепов, наполненные уже давно запекшейся и высохшей в них кровью, повсюду лежали амулеты колдуна и разбросанные, похожие на человеческие глаза, гроздья ягод гуараны.
Увиденное сильно поразило сознание Ананды, и он рефлекторно схватил один из амулетов и поднёс к своим глазам. Оракул-Саду даже не успел предотвратить этого движения. Маленькая, размером с яблоко, женская головка с зашитыми суровой нитью веками и деревянными штырьками, стягивающими губы, лежала на ладони Ананды, и длинные жёсткие волосы струились сквозь его пальцы. Ананда, потрясенный увиденным, окунулся в воспоминания сквозь года назад, в самое младенчество – в день прихода его в этот свет, когда он только народившимся младенцем увидел прекрасные глаза своей матери. А теперь Ананда держал в руках её изуродованную голову. Он увидел, сколько страданий перенесла его мать, увидел, как жестоко мучил её Дугпа-Мара, услышал её боль и узрел, как она погибла. Так много боли сохранила высушенная голова, кричала в ней материнская боль, и этот крик был таким чувственным, пронзительным, нечеловеческим, что от силы этого звука многие стены города Митула начали рушиться, но всё-таки он, хоть и полуразваленный, устоял. Так непредсказуемо произошла встреча и знакомство Ананды с несчастной его матерью Деви.
