– В крайнем случае, Сурия распугает всех львов, – сказала Арзу.
Сам Пронин сел на втором ряду, напротив ложи. Рядом с ним оказался подполковник Курпатов – один из самых авторитетных командиров шахской казачьей бригады. Напротив них расположилась Эва с дочерями. Ну, а шах – конечно, за занавеской, рядом с Эрнстом Пероном – своим давним другом, которые в последние месяцы стал негласным главой иранского правительства. Перон наблюдал за цирковыми номерами почти равнодушно. Иногда даже поглядывал на часы, всем своим видом показывая, что у него есть и более важные дела, но по законам гостеприимства он вынужден присутствовать и на таких представлениях. Ведь Советский Союз – это не только северный сосед, но и страна, положившая предел завоевательным амбициям германского фюрера…
Основа любого цирка – это конные номера. И джигитовка, которую показали советские наездники, не раз заставила публику охать и рукоплескать. Пару раз поаплодировал даже Курпатов. В конце выступления он достал из кармана флягу, протянул ее Пронину: «Хотите? За знакомство, по-армейски. Я вижу, что вы не только торговый туз… Небось воевал во Вторую Отечественную?» Пронин молча взял флягу, глотнул: «За знакомство!» И только после долгой паузы добавил: «Воевал. В Галиции был». Они разговорились, краем глаза поглядывая на представление.
– Когда-то я тоже так умел. На соревнованиях императорские призы брал. Так что джигитовкой меня не удивишь. Это в России давно культивировали. И казаки, и горцы. Но я рад, что наши традиции не забыты и под красным знаменем…
– Сейчас красное казачество сражается с гитлеровцами… – Пронин пытался прощупать его настроение.
– Я никогда не любил немцев. В отличие от Краснова, в отличие от старшего Пехлеви. Ведь я хорошо знал их обоих. Россия и Германия – два медведя, мы всегда будем царапать друг друга. Немец может стать русским. Но дружбы между нашими странами не будет.
Ирина Бугримова показывала свой уникальный номер со львами. Грозные животные, подчиняясь командам очаровательной женщины, прыгали в горящий обруч.
– А вот такого у нас не было, – сказал Курпатов. – Это действительно советское чудо. Умеете вы удивлять мир. То Чкаловым, то Сталинградом.
– Умеем, – улыбнулся Пронин.
– Вы поглядите на нашего шаха.
– А что такое?
– Я знаю его с детства. Если он так смотрит на женщину – завтра, крайний срок – послезавтра, она будет в его покоях. Или он – в её почивальне. Это неизбежность. Так что, если у Бугримовой имеется муж – какой-нибудь акробат или силач – рекомендую ему поскорее застрелиться.
– Не те времена, господин подполковник. В наше время всё происходит тише и циничнее.
– А вот тут соглашусь. Но насчет шаха и этой укротительницы готов держать пари.
– А я, представьте, и не стану с вами спорить.
Мохаммед – стройный, да еще и затянутый в корсет, выставил на всеобщее обозрение свой массивный перстень с бриллиантом и неотрывно смотрел на Бугримову, слегка приоткрыв рот. Глаза его горели – и, казалось, их лучи пересекаются с лучами, исходившими от перстня. Его спутник – такой же стройный и молодой – поглядывал на своего шаха с иронией. Всё это было отлично видно и Пронину, и Курпатову. А публика даже не смотрела на шаха – почти все были захвачены тем, что выделывали на арене львы Бугримовой. Да и сама дрессировщица производила сильное впечатление. Очаровательная брюнетка с яркими карими глазами явно ощущала себя королевой зверей. Облегающий костюм подчеркивал ее женственную, но крепкую фигуру.
