Путеводный нейрон. Как наш мозг решает пространственные задачи - страница 8

Мы многим обязаны нашим предкам, умевшим ориентироваться на местности, и пространственному воображению, которое позволило нам расселиться по всему миру и пустить корни в новых местах. Но это легко забыть. В нашу эпоху можно путешествовать куда угодно – и не знать, куда направляешься. Большинство из нас оседло; мы не живем в страхе перед хищниками, и не надо все время находить себе пропитание и источник воды. Нам не нужны топографические названия так, как они были нужны нашим предкам.

Но в глубине души мы остаемся путешественниками, и у каждого из нас есть когнитивные инструменты, необходимые для исследования окружающего мира. Материальный мир, который нас окружает, влияет на наше поведение и эмоции: мы ориентируемся на дом и его окрестности, знакомые лучше всего, выбираем символические места для протеста (площадь Тахрир, площадь Тяньаньмэнь, Трафальгарская площадь) и вырезаем свои имена на деревьях, скалах и зданиях. Люди могут радикальным образом изменить большую часть поверхность Земли, но наша основная модель расселения – городские центры, связанные автомобильными и железными дорогами, – не очень отличается от поселений эпохи неолита (поселки, связанные дорожками) или палеолита (стоянки, связанные тропами). И с землей мы обращаемся почти по-прежнему: даже сегодня люди складывают пирамиды из камней у обочины дороги, чтобы помочь таким же путникам в глуши, – этому обычаю, вероятно, не одна тысяча лет.

Мы исследователи до мозга костей, и именно наши способности ориентироваться в пространстве – верите ли вы или нет, а они у нас сохранились, несмотря на зависимость современных людей от GPS, – во многом делают нас людьми. В следующей главе мы рассмотрим, как формируются эти навыки по мере нашего взросления. Дети – прирожденные исследователи, но им не всегда дается свобода проявлять эту склонность. И мы увидим, что степень, в которой нам разрешено странствовать и расширять границы своего мира, когда мы молоды, существенно влияет на то, какими мы станем, когда вырастем.

Около тридцати лет назад Эду Корнеллу, психологу из Университета Альберты в Эдмонтоне, позвонил офицер полиции, руководивший поисками девятилетнего мальчика. Ребенок пропал из лагеря в сельской местности, и следы указывали, что он пошел к болоту, до которого было несколько километров. Звонивший офицер задал один вопрос: как далеко уходят девятилетние дети?

Корнелл и его коллега Дональд Хет несколько лет изучали навигационное поведение, и поэтому полиция обратилась именно к ним. Но когда они задумались над этим вопросом, то поняли, как мало они знают – да и все остальные тоже – о потерявшихся детях. Как они себя ведут? Какие маршруты выбирают? Какими ориентирами пользуются? Как далеко уходят? Просмотрев литературу, психологи рассказали офицеру все что могли. «Его ответ нас устыдил, – впоследствии писали они. – “Да, не густо, – сказал полицейский. – Ладно, док, не волнуйтесь. Сегодня позовем экстрасенса”»[30].

Вскоре Корнелл и Хет поставили эксперимент, первый из серии. Они связались с родителями детей в возрасте от трех до тринадцати лет, живших на границе прерий в окрестностях университета, и с разрешения всех заинтересованных лиц попросили каждого ребенка отвести их в самое далекое от дома место, куда те добирались самостоятельно. Исследователи шли за детьми, наблюдали за их поведением, составляли маршрут и измеряли расстояния. Решения дети принимали сами. Если хотели, они могли отдохнуть, вернуться домой, позвонить родителям. Это было первое научное исследование, посвященное тому, как дети ориентируются на местности. Результат не только повысил шансы найти потерявшихся детей, но и позволил нам лучше понять, как дети взаимодействуют с пространством и исследуют окружающий мир. Корнелл обнаружил, что дети делают это не так, как взрослые.