И тот же Пушкин возражая сам себе однажды провозгласил:
«Что слава? Яркая заплата
На ветхом рубище певца».
И он же, Пушкин, призывал к другому: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».
(Поэтому я обрадовался, что на входе во Дворец Культуры, в ДК, на стене была установлена доска с изображением дядюшки: здесь работал знаменитый художник…).
Высшая похвала художнику – это когда перед его произведением забываешь о похвалах, – сказал один из великих и известных людей, где-то прочел я ранее.
О славе говорили многие и много хорошего:
Желание прославиться порождает таланты, соревнование талантов – производит гениев, – что интересно.
Любовь к славе, по простому, есть желание понравиться себе подобным. Желание славы свойственно всем людям. Мы как бы умножаем свое существо, когда можем запечатлеть его в памяти других. И унция славы весит намного больше, нежели фунт жемчуга.
Бессмертие животных – в умножении потомства, бессмертие человека же – (в другом), во славе, заслугах и деяниях оставленных для потомков.
А самый краткий путь к славе прост – это делать по убеждению своей совести то, что делаем мы ради славы – трудиться на своём поприще. Слава «в руках» труда.
В связи с перестройкой социальной обстановки, меняются и установки личности человека. И это не есть следствие злой воли, какого-то крайнего эгоизма или ещё каких-нибудь дурных наклонностей. Наоборот, человек вроде бы становится честен, справедлив, рассудителен, разумно экономен…, он не дерется, не кричит, добродетелей у него гораздо больше, чем недостатков…. Так кажется со стороны.
Изменились основы внутренние, если угодно сменилось некоторое внутреннее божество, а вместе с ним и вся нравственная основа потерпела изменения. Люди стали черствы и суровы потому, что бескорыстно и самоотверженно служат новому абсолютному, несомненному, как божество, принципу. Всё человечески живое, по искреннему новому убеждению, склонно к беспорядку и уклонениям от нормы и поэтому должно быть подчинено этому жестокому принципу: «за всё надо платить!».
Нужно платить за учебу детей, нужно платить за еду и воду: «Каждый глоток стоит денег» – внушается ровным голосом школьникам, и за это нужно работать (твоим родителям, а потом и тебе).
И в этом не вина отдельного человека – это всё общество так перестроилось.
Исповедуемые «новые» постулаты, совсем не новы; они общеизвестны. «Каждый должен получать своё», «я сам тружусь и привык ценить чужой труд», умеешь есть, умей же и работать» – возразить нечем. Всё как в известной басне Крылова «Стрекоза и Муравей»: «лето красное пропела…, ты всё пела – это дело, так пойди-ка попляши».
Людям теперь с детства проповедуют с глубоким убеждением, что это непреложные законы бытия. И уже выросшие молодые люди чувствуют себя постоянными нарушителями этих законов, когда кто-то им бескорыстно помогает, или когда они сами кому-то решатся помочь из простого человеколюбия.
«Чтобы иметь лишних детей, нужно иметь лишние деньги», изрекает один из врачей молодых, что работает в частной клинике. И на лице у роженицы показывается виноватое выражение, точно она произвела на свет живое существо без позволения, из пустой прихоти. Мир стал достаточно жесток.
Литература – отражение времени. И писатели ощущают перемены раньше, и отзываются на них. В литературе каждой эпохи действует немало добросовестных, «рядовых» работников, которые чаще всего по недостаточной еще развитости своих творческих возможностей скромно выбирают в существующей художественной системе наиболее, по их мнению, совершенные принципы и в меру своих сил стремятся овладеть ими. Такие писатели легко и непринужденно отвечают на ходовые запросы современников, могут сразу привлечь к себе внимание и стать знаменитостью. – Например, в свое время проза Ф. Булгарина была в большем ходу, чем проза Пушкина или Гоголя. В 1890-х годах многие критики на полном серьезе писали о превосходстве И. Потапенко с его «бодрым талантом» над Чеховым; тогда же пьесы В. Крылова или А. Шпажинского пользовались большим успехом, чем пьесы Чехова. Примеров такого рода много и в другие ранние эпохи. Но кто, кроме историков литературы, знает в наши дни что-нибудь о том же Потапенко или о том же Крылове и Шпажинском? Время убеждает, что такие баловни успеха и моды обладали только одним несомненным талантом – приспособительной пластичностью.
