Я старался вести себя спокойно, но все равно постоянно крутил головой – и успевал заметить, как Она юркает за ближайший угол и даже оттуда, издеваясь, щурит глаза, которые превращались в два золотых месяца.
– Да не дергайся ты так, – заметив мою нервозность, посоветовал мужик, – Она тебя не тронет, пока у тебя есть лампа. Мы-то уже привыкли, чай не первый год так живем.
– Стараюсь, – честно ответил я. У меня зуб на зуб не попадал. Скорее бы нырнуть в тепло дома! А еще лучше – очутиться в другом, более прогретом городе! – Я бы сейчас не отказался от чашки горячего какао.
Ей это явно не понравилось – она зашипела, завывая за спиной вьюгой.
– Будет тебе какао, – усмехнулся он и вдруг размашисто полоснул темноту своим фонарем, расплескав скучившийся вокруг нас синий мрак, – а ну, брысь!
И вновь нас окружал лишь бледный пятак снега, да медленно оседали в свете фонаря снежинки – это было даже красиво. А снаружи этого ореола, будто мы были защищены неким магическим кругом, нетерпеливо переминалась Она – черная, огромная и голодная.
Наконец мы добрались до его дома. Во дворе я заметил сугробик, от которого шла цепь. Хозяин досадливо сплюнул и поддел снег ногой. Из белого выступил клочок рыжего меха, и я охнул – пожалуй, слишком громко.
– Уже пятый пес за два месяца. Собакам она не по зубам! У-у-у, тварюка, и никак от нее не избавишься!
Я осторожно обошел погребенного под снегом пса и зашел следом за мужчиной в дом. Мы поднялись по ступенькам, миновали вторую дверь, и наконец все озарилось желто-рыжим светом, а я ощутил, как на меня будто опускается тяжелой шубой тепло.
В камине весело потрескивали бревна, плюясь искрами на пол. На коврике свернулся клубком толстый черный кот. Правда, окон здесь не было – да и зачем они, когда в любой момент с улицы в дом может заглянуть Она, улыбаясь и щуря луны-глаза?
И все равно я прекрасно слышал, как Она завывает снаружи, скребется когтями по стенам, шуршит на крыше. И с ужасом думал о том, что рано или поздно мне придется выйти наружу, и тогда я столкнусь с Ней лицом к лицу.
– А перебраться куда-нибудь в теплые края не думали? – сипло поинтересовался я, когда он дал мне чашку какао. Напиток прогрел моментально, с одного глотка и до самых костей, даже ноги стали ватными.
– Куда? – он хрипло засмеялся, и я увидел, как на его бороде тает снег, а изо рта идет пар. – Она ж приклеилась, как банный лист – всюду следует. Везде Она, проклятая. А вот на востоке, говорят, зимы и вовсе нет – но я туда ни ногой! Там чудные все какие-то. И жару я не люблю… какая бы Она ни была, скотина, а привык уже к Ней. Главное – научиться с Ней бороться. А вот кто послабее… ну, зима всегда собирает свою жатву, сынок. Знаешь, утром перестанет так мести. Утром ты сможешь пройти спокойно, Она тебя не поймает.
– Ну, да… – неохотно согласился я. Единственная мысль, которая сейчас крутилась у меня в голове, была примерно такой: «На улицу – ни ногой, никогда в жизни!».
А утром, как он и говорил, в мире воцарились тишь да гладь. Солнце лизало похожий на зефир снежный покров, и никаких тебе жутких теней или глаз-лун. Морозец кусал кожу – но так, по обязательству. Она затаилась до ночи, но не ушла – нет. Я знал это. Она все еще была здесь – наблюдала, выжидала, нашептывала колыбельные. Незаметная, огромная и вечно голодная. Она хищно щурилась и ждала, когда ты приляжешь на перину снега, чтобы вздремнуть…
