Де Круа так резко развернулась к нему на каблуках, что гвардеец едва не налетел на подопечную.
– Послушайте-ка теперь, вы, Ваше Благородие! Хватит говорить со мной как со слабоумной и упражняться в панибратстве. Прошу считать это приказом! Да! Мне самой ужасно страшно, но я отлично понимаю, что и зачем делаю. Это понятно?!
Не терпящий возражений взгляд и до безжизненности беспристрастный тон мгновенно сбили усмешку с лица Брута. И, невзирая на разницу в высоте, гвардеец так потупился, что едва не вжал голову в плечи. Селин вздохнула и смягчилась:
– В самое ближайшее время будут даны все разъяснения о том, каков у нас план.
Официоз поставил гвардейца на место и заставил надолго замолчать. Обычно милосердная и терпеливая Селин начинала чувствовать в себе незнакомую клокочущую силу. Новая, пока что еще болезненная, жесткость где-то в груди многое упрощала. И становилось так страшно, и так сладко, что пугало и раззадоривало еще больше.
Из темноты за прутьями на них смотрело несколько пар зрачков, по-кошачьи горящих во мраке.
Казалось, за хриплым «вольно!», гвардеец сопровождения прогрохотал наверх с заметным облегчением.
Как бы ни репетировала эту встречу, Селин никак не могла ожидать столь горький укол сострадательной жалости. Пятно факела высветило просторную камеру с буграми поросшего белесой плесенью камня. На полу и у стен расположились изможденные аборигены в едва прикрывающих жилистые тела лохмотьях. Хвала Всеведущему теперь их раны от колодок были покрыты свежими бинтами. В углу стояла аккуратная деревянная кадка. Повсюду белели тарелки с остатками свежей пищи и кувшины с водой. К приборам никто не прикасался. Ели руками. Судя по всему, Мейлонг с местным населением не церемонился, к людям относились как к скоту. Но и на дружественной территории они вынуждены были пребывать в подобных условиях.
Благо ее распоряжение перевязать раны пленников и накормить исполнили быстро. Но от этого не легчало. Словно подавая открытую ладонь раненому зверю, она начала было:
– Я здесь, чтобы помочь…
Голос предательски дрогнул. То ли плачевное положение ни в чем ни повинных людей, то ли ненависть в гордых несломленных глазах подступили слезами. Она передала сквозь прутья сверток с чистой одеждой. Но рука ее так и осталась протянутой. Заговорил ветхий старик.
– Кукла-чужак без души на красивом теле приходить. Кукла-чужак врать и смеяться. Все чужаки врать и смеяться. Ты приходить, ты уходить. Мы остаться. Мы жить длинно! Мы – не вы!…
Суть сказанного оскорбила, словно плевок. Но на достоинство униженных де Круа выбрала отвечать достоинством спасителя. Потому виду не подала.
– Меня зовут Селин де Круа. Я консул. – Казалось, ее слова сыпались песком сквозь сито, и совершенно не трогали собеседника. – Мы называемся Альянсом Негоциантов. От его имени я представляю здесь новую власть и закон, и мне нужен Эхекатль. Мы говорили о нем с Фией. Она все рассказала о ужасном положении коренных жителей на Да-Гуа, и я ищу способы помочь вашему горю. Здесь как-то замешан черноцвет. Но без вашей поддержки я вряд ли смогу что-либо сделать. Прошу вас, расскажите нам как можно больше. Давайте поможем друг другу.
Слышалось только прерывистое дыхание пленников. За ним последовали негромкие гортанные голоса.
– Тенлок. Из самого темного угла говорил парнишка лет пятнадцати. Вихры его давно не знали ни мытья, ни расчески. Ребра и толстые суставы колен и локтей узлами выпирали из-под облезлого меха грязных остатков одежды. Жилистый кулак его со сбитыми костяшками стискивал кулон на кожаном ремне.
