– Вы хорошо знали его?
– Почему знал? Знаю. Или… Погодите…
Селин вздохнула и посмотрела на каменный пол.
Доминго опустился на лавку и с минуту просто сидел и смотрел перед собой. Селин тихо присела рядом.
– Пусть примет его дух Всеведущего, и да пребудет с ним от веку Око Провидения… – произнес священник.
Викарий Доминго. Конечно, де Фонтенак говорил о нем. Селин вспомнила, что именно с этим человеком велел встретиться на острове наставник.
– Я очень нуждаюсь в вашей помощи, преподобный…
– Это я уже понял. И я к вашим услугам, миледи.
– Для начала, прошу вас, помолитесь за дорогих сердцу людей, что нас покинули …
– Непременно, Селин. Вы позволите вас так называть? – Доминго с теплотой посмотрел ей в глаза, – Вы удивитесь, но это я нарек вас этим именем и стал первым, кто спел вам колыбельную…
В предрассветных сумерках Новая Вердена совсем затихла. Настолько, что отчетливо слышалось далекое эхо резких голосов не то птиц, не то зверей.
Утренняя свежесть вплывала в аромат ладана засыпающей молельни. Догорели свечи у алтаря. Голос викария умолк. И Селин все никак не могла поверить, что рассказанное ей не приснилось. Губы ее дрожали, а перед глазами таяли призрачные сцены прошлого, свидетельницей которых она только что стала.
Тонкие руки ее белели на темном полотне одеяния, что больше не могло скрывать близящегося материнства.Словно сон наяву, она видела историю невозможной любви собственных родителей. Кроткая миссионерка Серафина, монахиня Всеведущего. Шорох грубой шерсти ее ризы, мешающейся с тенями лап самой ночи всякий раз, как она покидала крохотную келью. Горькие складки у рта Доминго наутро, когда он неприметно стряхивал приставшие к подолу сухие листья и маленькие веточки. И ревниво бдил, чтобы ни одна живая душа не прознала, отчего милая Серафина так лучится счастьем на заутрене, и не сам ли Всеведущий смотрит на него из этих одухотворенных глаз. И что приносит на себе милая Серафина острый запах горьких дымов, холодной луны и голодных зверей, что так успешно скрывает ладан. Видела она и слезы в глазах молодого Доминго, пропахшего кагором и все тем же проклятым ладаном. Нет-нет, сударыня, вовсе не от неразделенной любви, а от отменно дымящей кадильницы. Всего-то… Зыбкий силуэт отца и звал, и пугал смертельно. Других чувств представитель иного народа, свирепый дикарь, и вызывать не мог… Видела она и корму уходящего в ночи корабля. И огненный ливень стрел ему вслед. И Серафину. И ее сердце, навеки отданное чужеземцу на загадочном Да-Гуа.
Огни Вердены на горизонте уже виднелись невооруженным глазом, когда Серафины не стало. Казалось, Селин чувствует тепло крохотного тельца младенца и пронзительный холод тела матери, разрешившегося от бремени одновременно со жгучей болью в груди викария, что все прижимал к себе пищащую голодную крошку. Похоронить послушницу по морскому обычаю – бросить тело за борт – он так и не дал.
Селин видела то, чего не могла помнить: очаровательную Вердену, приморский город, дышащий солнцем. Никакой чумы и в помине не было! Были многочисленные ступени домов в лучших из кварталов, черепичные крыши и – тот самый ни с чем не сравнимый густой запах кожаных корешков тщательно подобранной библиотеки. И де Фонтенак.
Торопливое рукопожатие, перестук четок, и вот уже маленькую Селин удочеряет вдовствующая дама высшего света. Изабель де Круа.
